Настенька - [37]

Но, не смотря на всю осторожность, захватить город врасплох ночи не удалось. Почуяв опасность, улицы вспыхнули неоновыми лампами дорожного освещения, и дома один за другим начали выплёскивать ослепляющие яркостью огни реклам, витрин подъездов важных и не очень значительных зданий.

Вот когда ночь в страхе подскочила вверх и зависла над морем огней в ожидании всякого удобного случая упасть там, где то ли хулиганы разобьют камнями фонарь, то ли по другим причинам отключится источник света, и тогда чёрная темь напугает случайного прохожего да обрадует целующихся неподалеку влюблённых и неслышно крадущихся по своим неприглядным делам воров да грабителей.

Ночь могла быть радостью и горем, счастьем и бедой. Каждый распоряжался ею по-своему.

Настенька не знала, что принесёт ей сегодняшняя ночь. С наступлением темноты страхи всё больше охватывали её тело. Нет, она не боялась темени, это исключалось из её характера. Наоборот, ночью она любила готовиться к экзаменам и зачётам. Ночью писала стихи, так как днём всё мешало творчеству: и бесконечные вопросы бабушки, не устала ли, не хочет ли она поесть, не интересно ли глянуть телевизор, и постоянные телефонные звонки то самой Настеньке, то бабушке с дедушкой, то уехавшим за рубеж родителям, и стуки каблуков по потолку, и звуки города за окнами. Ночью было тихо. Ночью, засыпая, Настенька мечтала о счастье.

Но сегодня наступление темноты заставляло дрожать, будто от холода, хотя в квартире было, как обычно, тепло. И дело, опять-таки, не в том, что кончался очередной учебный семестр в институте, а со второго января начинались экзамены зимней сессии. Настенька не боялась экзаменов — это точно.

Причины… Ох уж эти причины. Если бы Настенька знала сама…

Ну да, пригласили её сегодня праздновать Рождество по старому стилю в общежитии аспирантов МГУ. В семье у Настеньки никто в бога не верил и Рождество ни по старому, ни по новому стилю не праздновали. Да и в стране этот праздник давно уже широко не отмечался.

Другое дело Новый Год. К нему всегда готовились заранее как к самому большому празднику. В Москве после первого декабря в универмагах появлялись ёлочные украшения и главное шары. Игрушки из картона, ваты и проволоки Настенька умела и любила делать с бабушкой, но шары из Германии всегда восхищали, и она любила приносить домой каждый год новые.

Ёлку домой всегда привозили высоченную от пола до потолка, а это целых четыре метра для их квартиры. И сегодня по просьбе папы, которую он передал по телефону из своего зарубежа, ёлку привезли его друзья. Еловый смолистый запах разливался по всей четырёхкомнатной квартире, хотя до пятницы, когда начнётся установка и украшение, прекрасную ель положили в пустующей пока комнате родителей. Сегодня же ещё среда.

В институте, конечно, никакого выходного дня завтра нет, как и сегодня. Поэтому возможно придётся денёк пропустить, что не совсем желательно перед сессией. Но что делать? Как говорит Вадим, Так уж вышло — не поперёк, так дышлом.

Да, Вадим. Всё дело оказалось в нём. Он всё-таки вошёл в жизнь Настеньки, как ни упиралась она, как ни отказывалась встречаться. Они всё же учились в одном институте и виделись чуть не каждый день.

Вадим казался странным. То цветы преподносил в самое неудачное время, когда никаким образом невозможно было отказаться из-за того, что рядом находился кто-то из преподавателей, и не хотелось устраивать сцену отказа при них. То попросил передать деду заграничные командирские часы в знак извинения за случившееся в ресторане. Настенька хотела, было, отказаться, но подумала тогда: «А в честь чего отказываться? Оскорбил — пусть расплачивается. Наверное, это и правильно».

Дед тоже, кстати, не отказался, сказав:

— Противно брать от подонка, да с паршивой овцы хоть шерсти клок. Буду носить. Небось, это генеральские. С отца, может, снял.

Ну, а раз цветы и часы взяла, то продолжать не разговаривать совсем теперь было неудобно. Пришлось иногда останавливаться и слушать его болтовню, рассказы о зарубежной практике, которую он, оказывается, проходил в течение года в Англии, почему и отсутствовал в институте.

Папашу его тогда с высокого поста сняли, но устроить своему сыну жизнь в Лондоне в порядке семейного обмена детьми бывшему большому боссу со свежими связями удалось без труда. Так что на английском Вадим говорил теперь с каким-то специфическим, по его словам, Лондонским акцентом и потому представлял из себя предмет зависти для девушки, мечтавшей об Англии, как о чём-то несбыточном. Ведь в такие страны, как США и Великобритания, можно было попасть на работу лишь детям самых-самых больших людей или очень отличившимся студентам.

Настенька относилась к последней категории и потому верила в мечту побывать на родине Шекспира и Байрона. Тем более, что если и не направят её на практику, то можно же будет съездить хотя бы по путёвке. Уж в этом плане родители да и сестричка старшая помочь смогут. В этом Настенька была уверена. Так что завидовала она Вадиму лишь в том смысле, что он уже там был и всё видел, а она только мечтала об этом.

Да, Вадим. Мысли о нём приходили сами собой безо всякого повода. Настенька старалась говорить себе, что он плохой человек, наверняка, обыкновенный бабник и волокита, доверять ему нельзя ни в чём, папенькин сынок, живущий на его деньги, и так далее. То, что она сама жила на деньги родителей, казалось естественным, но она хоть не транжирила их направо и налево, как делал по всей вероятности Вадим.