Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - [69]

Большевики отступили, и как только наладили железнодорожное сообщение, я поспешил в Екатеринбург. Но я не смог узнать ничего, кроме смутных слухов. И лишь летом следующего, 1919, года, когда было проведено полное расследование следователем Соколовым, стало известно о масштабе и ужасе этой трагедии. Я побывал на поляне в лесу, за Екатеринбургом, и увидел обнаруженные следы преступления. Месяцы труда потребовались на то, чтобы извлечь из глубокой шахты и отмыть остатки того, что пытались сжечь. В частности, было найдено шесть пар корсетных планшеток. Четыре пары большего размера явно принадлежали Императрице, двум старшим Великим Княжнам и верной им Демидовой. Две пары меньшего размера могли принадлежать только Великим Княжнам Марии и Анастасии. Все, кто участвовал в расследовании и осматривал останки, были вынуждены оставить надежду на то, что кто-либо из них спасся. Очевидно, что, имея в своем распоряжении все полученные факты, лишь немногие могли составить другое мнение. Впрочем, оставалось множество неравнодушных людей, чья надежда основывалась на слухах и предположениях. И среди них ходили самые невероятные слухи. Пока я еще находился в Сибири, действительно появилось несколько самозванцев. Не слишком-то веря самим себе, у этих людей быстро иссякало мужество, они сами себе противоречили, и их было легко разоблачить. Первые легенды об Императорских детях появились уже в 1917 году, когда мы еще все жили в Тобольске. В конце того года в газете „Дейли График“ была напечатана заметка, в которой говорилось, что Великая Княжна Татьяна, одна из царских дочерей, уехала в Америку и так далее и тому подобное, а она в это самое время сидела со мной в гостиной в Тобольске и читала эти новости о себе. Если в 1917 году, когда дети были еще живы, о подобных вещах писали уважаемые издания, то после их смерти люди могли поверить всему, чему угодно. Я не имел удовольствия лично видеть мадемуазель Чайковскую, но я посмотрел ее фотографии, и это не помогло мне хоть немного поверить в ее историю, хотя мне бы очень хотелось, чтобы она оказалась правдивой. Свидетельство, предоставленное господином Бишоффом, является одним из самых неопровержимых фактов для любого, кто близко общался с Великой Княжной Анастасией. Однако есть одна деталь, о которой я могу говорить с полным знанием и вполне авторитетно. Мадемуазель Чайковская заявила, что я хромаю. Если бы я умер, то было бы затруднительно это опровергнуть, но поскольку я еще жив, и, к счастью, обе ноги одинаково хорошо мне служат, то я могу продемонстрировать, что моя хромота — лишь плод воображения мадемуазель Чайковской.

Имею честь оставаться смиренным слугой Вашего Императорского Высочества.

Его Императорскому Высочеству

Великому Князю Александру Михайловичу

Париж».

Однако легенды о Великой Княжне Анастасии продолжали множиться. В начале 1950-х годов драматург Марсель Моретт[286] написал пьесу на эту тему (адаптированную Гаем Болтоном и поставленную в Лондоне в 1953 году). История изобилует подобными легендами. Более четверти века назад один французский исследователь осведомлялся у автора передовиц газеты «Таймс» о наличии возможных свидетельств того, что Жанна Д’Арк бежала в Англию. Журналист (как раз тогда, когда появилась четвертая лже-Анастасия) с сожалением писал в своей статье: «Достоверные сведения (к примеру) о том, что приблизительно в 1431 году в Лондоне, в районе Бермондси (или Баркинг), поселилась молодая женщина с сильным французским акцентом, военной походкой, поразительно хорошо знавшая все, о чем говорили при французском дворе, — это совсем не то, что может удовлетворить исследователей спустя такое долгое время». От эпохи Анастасии нас отделяет не так много времени, но больше здесь добавить нечего.

Вскоре после убийства Царской Семьи Лев Троцкий, которого тогда не было в Москве, встретился со Свердловым, председателем ВЦИК (которому Яковлев в свое время телеграфировал из Омска):

«Следующий мой приезд в Москву выпал уже после падения Екатеринбурга. В разговоре со Свердловым я спросил мимоходом:

— Да, а где царь?

— Конечно, — ответил он, — расстрелян.

— А семья где?

— И семья с ним.

— Все? — спросил я, по-видимому, с оттенком удивления.

— Все! — ответил Свердлов. — А что?

Он ожидал моей реакции. Я ничего не ответил.

— А кто решал? — спросил я.

— Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять нам им живого знамени, особенно в нынешних трудных условиях.

Больше я никаких вопросов не задавал, поставив на деле крест. По существу, решение было не только целесообразно, но и необходимо»[287].

Глава XXI Дорожный сундучок [288]

Летом 1919 года, когда Гиббс находился вместе с Соколовым у рудника в урочище «Четыре Брата», началось отступление белых. Наступление Колчака было остановлено в конце апреля. В июле должно было последовать взятие Перми красными. И с этих пор отступление войск Колчака становится все более беспорядочным. 14 июля снова был захвачен Екатеринбург, и к началу августа Колчак потерял весь промышленный уральский регион.

В письме к тете Гиббс описывает все произошедшие с ним события и, пользуясь случаем, передает письмо домой через своего друга из Британской военной миссии майора Уайта: