Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - [2]

Обширные комментарии, вошедшие в данное издание, помогут читателям наиболее полно представить те или иные исторические события и познакомиться с биографией упоминаемых в тексте лиц.

Несомненно, большой интерес и особую ценность представляют снимки из личного архива Чарльза Гиббса, сделанные на фотоаппарат «Кодак». В этом издании впервые в России опубликованы не известные отечественным историкам и архивистам фотографии помощницы няни царских детей Елизаветы Николаевны Эрсберг и младшей камер-юнгферы Государыни Марии Густавны Тутельберг.

Т. Б. Кузьмина

К. А. Протопопов

Предисловие к книгам Джона Тревина и Френсис Уэлч

Читателю, расположенному к Царской Семье, важно знать и о тех ее приближенных, которые всей своей жизнью доказали преданность Царственным мученикам. Среди них два иностранца — француз Пьер Жильяр и англичанин Чарльз Сидней Гиббс, преподаватели иностранных языков и наставники Цесаревича. Имя Пьера Жильяра хорошо известно в России благодаря его воспоминаниям о Царской Семье, правда, о самом Жильяре не так уж много биографических сведений.

Чарльз Гиббс не оставил отдельной книги воспоминаний (в то же время в этот сборник вошли тексты мемуарного характера, принадлежащие Гиббсу). О самом Гиббсе российский читатель мог получить представление благодаря американской писательнице Кристине Бенаг, издавшей в 2000 году книгу «Англичанин при Царском Дворе: Духовное паломничество Чарльза Сиднея Гиббса»; в русском переводе эта книга была опубликована в Санкт-Петербурге в 2006 году. Кристина Бенаг уже в зрелом возрасте пришла к православной вере (как и Чарльз Гиббс), и поэтому ее книга в целом близка православному читателю — и многими оценками, и непреложно уважительным отношением к герою повествования.

Увы, в биографиях Чарльза Гиббса, написанных Джоном Тревиным и Френсис Уэлч, читателя, воспитанного в традициях русской культуры (не обязательно даже православного), многое покоробит: и лихость оценок, и взгляд на предмет рассказа как на забавный человеческий характер с интересной, удивительной судьбой, с такими-то чертами… но не более!

Возникает законный вопрос: зачем же публиковать эти книги? Что же в них ценного? Прежде всего, в этих книгах много живых подробностей, относящихся к жизни Чарльза Сиднея Гиббса, отсутствие которых, к сожалению, характерно для книги К. Бенаг. Только из издания Тревина мы узнаем, например, что «письмо» Великой Княжны Анастасии Гиббсу из поезда по пути в Тобольск (нередко цитируемое в разных книгах о Царской Семье) было в действительности упражнением — письмом, написанным по-английски задним числом, и Гиббс исправил в нем ошибки. (Заметим, что К. Бенаг приводит его как реальное письмо).

Тревин сообщает и другие подробности жизни Царской Семьи в Тобольске: последняя короткая пьеса, которую хотели поставить узники как домашний спектакль, была отрывком из произведения У. А. Мэккерси «Крысы» (как рассказывает Гиббс, Цесаревич Алексей успел выучить большой отрывок и очень жалел, что представление не состоялось), а последняя книга, которую Гиббс читал Цесаревичу, была «Следопыт» Ф. Купера.

Благодаря Тревину, который являлся известным английским театральным критиком, мы узнаем, что Чарльз Гиббс (по инициативе которого царственные узники ставили в Тобольске домашние спектакли) с молодых лет увлекался театром.

Рассказывая об участии Гиббса в расследовании убийства Царской Семьи, которое проводил Н. Соколов, Уэлч сообщает важную подробность. Она относится к исследованию предметов, найденных на Ганиной Яме. «Среди всего прочего там были… кусочек жестяной фольги и медные монеты, владельца которых так и не удалось бы установить, если бы Гиббс не напомнил Соколову о том, что Алексей любил собирать всякую всячину».

Известно, что Коля Деревенко, сын В. Н. Деревенко, врача Цесаревича, бежал из России и жил в эмиграции. В книге Уэлч есть такое упоминание об этом человеке: «… в 1947 году Гиббс получил грустное письмо от Коли. Сын доктора Деревенко, живший в то время в Австрии, просил его помочь найти в Англии работу. Коля также просил Гиббса помолиться за „несчастного человека, чувствовавшего себя потерянным в чужой стране“». К сожалению, для Уэлч характерна досадная отрывочность. Так и здесь: читатель вдруг что-то узнает о друге Цесаревича, что-то даже проникновенное, берущее за живое, и должен удовлетвориться только этим: Уэлч не дает ни ссылок, ни пояснений. И все же — приведенное ею сведение очень драгоценно для нас.

Благодаря Джону Тревину мы знакомимся с возвышенными строками английского литератора и поэта Мориса Берринга (Maurice Bearing, 1874–1945, он много путешествовал по России в начале ХХ века, до германской войны) из его сонета «Эпитафия», посвященного Императору Николаю II:

Был лишен короны и трона, и сердца, и имени,

Горе придало ему величие, и страдание

Дало больше, чем власть монарха.

Однако лишь в этом отрывке Тревин пишет о Царе Николае II положительно. Его взгляд на последнего российского Императора — это вполне «традиционный», широко распространенный (увы, и в нашей стране) либеральный взгляд: «слабый царь», который, «по мягкости характера», не мог справиться с революционной ситуацией. Вот как Тревин пишет в начале книги: «После войны с Японией Император Николай II, воспитанный как абсолютный самодержец — роль, не подходящая ему, что сознавалось и было известно более решительной Императрице, — был вынужден согласиться на переход к полуконституционной монархии с законодательным органом — Думой. Во всей огромной империи, превратившейся в нечто аморфное, рушились вековые традиции, в то время как Россия шла навстречу невиданной катастрофе. Царствующий Император Николай II по своей натуре был добрым помещиком, человеком, который, несмотря на все свое обаяние, оказался чересчур мягким для правителя государства».