Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - [127]

С небольшой задержкой последовал гудок, и Императорские Дети отправились в свое последнее роковое путешествие в город, в котором Они встретили свою гибель. Мы приехали той же ночью. Мы довольно ненадолго остановились на главном вокзале. Предполагаю, для того, чтобы Родионов мог выйти и сделать доклад. Затем мы продолжали ехать всю ночь вперед и назад, останавливаясь ненадолго в каких-то недоступных местах, чтобы поменять направление. Наконец, в 7 часов утра, мне показалось, что наша стоянка продолжалась дольше, чем обычно, и я выглянул в окно. Я увидел, что мы стояли на обособленном участке дороги, рядом с путями, где ожидали местные дрожки. Вскоре я увидел, как три Великих Княжны спускаются с поезда и забираются в них. Наконец, из поезда вынесли больного Цесаревича и отнесли к ним. Как только все Они оказались на дрожках, был отдан приказ, и лошади со своим эскортом пошли рысью.

Императорских Детей отвезли в Ипатьевский дом, где уже больше месяца находились в заключении Их родители и сестра. Наш поезд вскоре вернулся на главный екатеринбургский вокзал, и в течение утра мы горестно наблюдали, как оставшихся членов Императорской Свиты увозили в городскую тюрьму. Все, кто сидел с нами за Императорским столом, кроме меня и моего швейцарского коллеги, — кто-то раньше, кто-то позже — погибли. Затем в середине утра охрана поезда была вдруг снята, и товарищ Родионов сказал, что мы свободны и можем направляться, куда пожелаем. Позже это трансформировалось в приказ возвращаться туда, откуда мы приехали.

Вагоны нашего опустевшего поезда должны были вернуться в Тюмень, и нам разрешили поехать в них. Из-за волнений на железной дороге мы не смогли уехать из Екатеринбурга до июня. Я много раз проходил мимо Ипатьевского дома в надежде хоть мельком увидеть его узников, но напрасно. Только однажды я видел, как женская рука открывала форточку. Я решил, что это была рука преданной горничной Императрицы. Ипатьевский дом был окружен двойным деревянным забором и тщательно охранялся. Кроме Императорской Семьи, там находились только врач Их Величеств и несколько личных слуг, остальные члены свиты и слуги были помещены в обычную тюрьму.

Мы смогли прибыть в Тюмень только через шесть недель, которые провели в тех же вагонах, в которых приехали. К этому времени Сибирь была уже охвачена пламенем Гражданской войны, которая прошла по стране, как огненная стена. В конце августа было невозможно вернуться в Тобольск и посетить его в последний раз. В сентябре 1918 года Екатеринбург пал и затем был занят объединенными войсками. Я воспользовался первой возможностью, чтобы вернуться [в Екатеринбург] и попытаться найти какие-нибудь следы тех, кого мы так трагически потеряли из вида, так как факт их убийства тогда не был установлен, и мы все еще могли питать надежды найти их живыми. Разрешение от властей посетить Ипатьевский дом было без труда получено моим коллегой, и я смог не только осмотреть его, но и сфотографировать интерьер. Подвал, в котором были расстреляны члены Императорской Семьи и их спутники, являл собой страшное зрелище, хотя была сделана попытка привести его в порядок. Следы от пуль были повсюду: на потолке, на стенах, но особенно на полу, который был изрешечен пулями. Были очевидные следы того, что пол раньше был покрыт большой лужей крови жертв. Это было страшное зрелище, которое невероятно меня расстроило[425].

Я посетил Екатеринбург в третий раз летом 1919 года, находясь в штате сэра Чарльза Элиота, Рыцаря Великого Креста, орденов Святого Михаила и Святого Георгия, Британского верховного комиссара в Сибири, аккредитованного при адмирале Колчаке. Генерал Дитерихс был назначен председателем комиссии по расследованию трагедии, и работа была передана известному следователю господину Соколову. Он познакомил меня с результатами их расследования и попросил моей помощи в объяснении некоторых вещей, которых они объяснить не могли. Естественно, я оказал им всю посильную помощь, но мне было больно видеть некоторые незначительные безделушки, которые ни для кого больше не имели значения, но которые много значили для меня. При нашей более поздней встрече генерал Дитерихс передал мне люстру из будуара Ипатьевского дома, который Императорская Семья использовала как гостиную. Ипатьевский дом сгорел до основания, и практически ничего не сохранилось, кроме этой подвесной люстры[426]. Сейчас она находится в церкви Святителя Николая в Оксфорде[427].

В течение долгого времени меня привлекала Святая Православная Церковь, и все, что я увидел и пережил, сильно укрепило этот интерес. Поэтому в 1934 году я принял веру, которая придала Им такую силу. Я был принят в Православие в Харбине с именем Алексий. Вскоре после этого архиепископ Камчатский и Петропавловский Нестор, впоследствии митрополит Харбинский и Маньчжурский, постриг меня в монашество с именем Николай и рукоположил меня в священники. Дом святителя Николая в Оксфорде — это попытка привнести свет этой веры в главный интеллектуальный и культурный центр Британской Империи. В этом доме находятся несколько реликвий, связанных с последними днями Императорской Фамилии, и он является своего рода памятником, посвященным упокоению Их душ в царстве небесном, где нет ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная».