Наследство разоренных - [47]

— Он настоящий герой, Тенцинг, — изрек Джиан. — Хилари без шерпа не смог бы и близко подойти к вершине.

Никто с ним не спорил. Тенцинг, конечно, был первым. Просто его заставили ждать, сидеть при мешках, пока Хилари поставит пятку на вершину и воткнет свой флаг в то, что ему не принадлежит. Отрыжка колониализма.

Саи тоже об этом размышляла. Люди покоряют гору или гора покоряет их? Шерпа совершают восхождения по десять-пятнадцать раз за сезон, без шума и славы. А некоторые утверждают, что не следует двуногим осквернять священные вершины своим нечистым присутствием.

Глава двадцать шестая

Однажды после Нового года, покупая на рынке рис, Джиан услышал снаружи шум. Получив товар, Джиан вышел из лавки и столкнулся с процессией, занявшей всю ширину Минтри-роуд. Возглавляли толпу молодые люди, размахивающие своими кукри и вопящие во все горло:

— Джаи Горка!

В толпе он разглядел знакомые лица товарищей по колледжу, которых не видел с начала своего романа с Саи, — Падам, Джунги, Дава, Дилип.

— Чанг, Бханг, Сова, Осел! — окликнул он друзей, пользуясь привычными студенческими кличками.

*

— Слава Освободительной армии Горка! — кричали они.

Джиана, конечно, никто не заметил и не услыхал. Толпа слилась в единый организм и двигалась слитной массой, вопила единой глоткой и прислушивалась к чему-то иному, не к его одинокому голосу. Джиан двинулся вдоль ряда купцов Марвари, сидящих на белых матрасиках вдоль улицы;

мимо лотков торговцев антиквариатом, тангха на которых становились все древнее и ценнее с каждым выхлопом проползавшего мимо автомобиля; мимо ювелиров Невари, мимо гомеопата Парси, мимо перепуганных глухих портных, воспринимающих вибрацию момента, но не улавливающих ее смысла. Безумная нищенка с жестянками на ушах, одетая с портновские ошметки, жарила на углях на обочине дохлую птицу, помахивая демонстрантам с видом королевы.

Двигаясь по рынку, Джиан ощутил, что история движется вместе с ним, потому что толпа вела себя как в документальном фильме о войне. Джиан невольно сполз на позицию зрителя-революционера. Его тут же вырвали из ностальгии, вернули в современность фигуры обеспокоенных лавочников, застывших перед своими берлогами, омытыми многими муссонами. Он выкрикнул что-то, и его голос слился с историей, показался ему значительным, весомым.

Джиан отвел взгляд от толпы, взглянул на холмы и горы. Можно ли изменить повседневность? Нужно ли ее менять? Были эти люди преданы идее или имели к ней лишь некоторое опосредованное отношение? Чистый ли огонь горел в их душах? Верили ли они в то, что провозглашали? Видели ли они себя со стороны, эти поклонники Брюса Ли в американских футболках, произведенных в Китае и доставленных через Катманду сюда, в Калимпонг?

Как часто хотел он занять очередь в американское или британское посольство! «Послушай, момо, — говорил он иной раз Саи, — давай уедем в Австралию». Улетай, гуд бай, прощай! Отряхнуть с ног прах истории, семейные обязательства, прилипшие к подошвам столетия.

Патриотизм — дешевая фальшивка, понял он вдруг, наевшись крикливым энтузиазмом колонны. Их вожди используют естественный молодой задор этих придурков в собственных неприглядных целях, хотят захватить власть в свои грязные руки, заменить собою нынешнюю министерскую шайку, чтобы самим торговать правительственными контрактами и огребать взятки, чтобы усадить на теплые местечки своих родственников, направить своих детей в лучшие школы, подключить газ к своим кухням…

Но люди самозабвенно орали, и он снова засомневался. Вроде верили они в то, что кричали. Никакой циничности в интонациях. Они искренне возмущены царящей везде несправедливостью. Они миновали проулки, оставшиеся от времен, когда Калимпонг царил в торговле шерстью, прошли мимо бюро путешествий «Снежный барс», обтекли будку междугородного телефона, оставили позади закусочную «Ферразини Пионер», лавку шалей «Теплое сердце» двух сестер с Тибета, библиотеку комиксов, навес «Ремонт зонтов» с подвешенными вверх ногами мятыми поганками сломанных зонтиков. Подошли к участку полиции. Стражи порядка, обычно сплетничающие перед дверью, скрылись внутрь и заперлись.

Джиан вспомнил волнующие истории о миллионах демонстрантов, требующих ухода британцев. В этом было что-то захватывающее, славное, зажигательное. «Индия для индийцев! Нет налогам без самоуправления! Ни человека на войны! Ни рупии! Бритиш радж мурдабад!» Если нация однажды уже испытала такой подъем, возможны рецидивы.

*

Кто-то вскарабкался на скамью.

— Братья и сестры! В тысяча девятьсот сорок седьмом году британцы ушли, предоставили Индии независимость, позаботившись об исламском Пакистане, о кастах и племенах, не забыв ничего, дорогие братья и сестры…

…КРОМЕ НАС! Кроме индийских непальцев. Тогда, в тысяча девятьсот сорок седьмом году. Коммунистическая партия Индии требовала создания Горкастана, но ее требование отвергли. Мы работаем на чайных плантациях, носим на своих плечах тяжелые тюки, мы служим в армии. Но можем ли мы стать врачами и правительственными служащими, можем ли владеть чайными плантациями? Нет! Мы всего лишь слуги. Мы воевали за Британию двести лет. Мы дрались в Первую мировую войну, дрались в Восточной Африке, в Египте, в зоне Персидского залива. Нас перебрасывали туда, где мы им были нужнее. Мы воевали и во Вторую мировую войну. В Европе, в Сирии, в Персии, в Малайе и Бирме. Где были бы они без храбрости нашего народа? Мы все еще воюем за них. Потом, когда войска разделились, часть полков ушла в Англию, часть осталась. Теперь мы дрались за Индию. Мы верные и храбрые солдаты. Ни Англия, ни Индия никогда не имели повода усомниться в нашей преданности. В войне с Пакистаном мы дрались против наших собратьев по ту сторону границы. Наш дух рыдал, но мы Горка. Солдаты-гурки. И какова награда? Нас уважают?