Наследство от Данаи - [37]

— И это называлось сиро-халдейским диалектом?

— При жизни Христа на таком языке говорили почти все грамотные евреи, пользующиеся халдейской Библией Таргум.

— Рассуждая по аналогии, и наш казацкий язык, соединивший в себе русский и украинский, — тоже иллюстрация сложных исторических процессов, отраженных в повседневной культуре народа.

— Конечно, — согласился Павел Дмитриевич. — Но она, несчастная, попала в когти политических спекулянтов и стала поводом к опосредствованному геноциду. Стала орудием уничтожения носителей этой интересной языковой архаики.

Собеседники тяжело вздохнули и беспомощно замолчали. Так всегда, о чем бы ни зашла речь, она обязательно приводила к острым вопросам текущего периода, где супруги далеко не всегда находили общий язык.

Затем Павел Дмитриевич и Евгения Елисеевна зажили жизням героев, о которых читали в книгах, и надолго выпали из тех долгих суток, из июльской ночи и вообще из того времени.

8

На следующий день родителей в конце концов навестила Низа Павловна, приехала утром, по холодку. Перенесенная болезнь не отразилась на ее внешности, но это никого не удивляло, как и не успокаивало, — Низа Павловна имела счастливую особенность всегда хорошо выглядеть. Даже иногда грустно шутила по этому поводу.

— Дочка, как ты нас напугала! — бросилась к блестящей, будто она была новой, машине Евгения Елисеевна, чтобы обнять вышедшую из нее дочку. — Еще и на машине. Хоть бы ты за руль не садилась в неуверенном состоянии.

— Ничего страшного не случилось, — улыбнулась Низа, обнимая одной рукой маму, а второй вынимая из салона сумку. — Моя вегетатика затеяла капитальную перестройку и немного выбилась из ритма. Только и всего. Счастье, что своевременно вмешались врачи.

— Еще и рано тебе хворать этой вегетатикой...

— Тут уж ничего не поделаешь.

— А как Сергей поживает, он вернулся из командировки?

— Только вчера приехал.

— Как бы так устроиться с работой, чтобы не мотаться по командировкам? Твоя болезнь — надолго, и теперь тебя нельзя оставлять дома одну.

— Как-то устроимся...

Они прошли в дом, где их, завидев гостью в окно, ждал Павел Дмитриевич, держа марку и скрывая нешуточную озабоченность дочкиным состоянием здоровья.

Весть опередила события, то есть Низа не успела почувствовать, что приехала домой, собственно, психологически ее здесь как бы еще и не было, а школьники уже узнали о том. Удивляться не приходилось, так как приближалось первое сентября, ученикам выпускного класса аж кричало определяться с сочинением, и многие терялись, где брать темы. Кто же упустит случай встретиться с писательницей, пусть даже она приехала на день-два, чтобы увидеться с родителями и побыть там, где прошло ее детство?

В первый день, спасибо им, беспокоить гостью не стали, а со следующего — пошли звонки. Сначала от тех, кто считал себя Низиной родней, хоть бы и дальней, а потом и от малознакомых. Чувствовалось, что Дивгород изменился, и люди стали другими в хорошем понимании — деликатнее, но и настойчивее: дети умели культурно извиниться, в хорошей манере спросить разрешения прийти, а тогда наседали не на шутку и выкачивали из Низы максимум информации.

— Подождите, — смеялась она, когда к ним шумной стаей завалили школьники, — ведь мы — конкуренты. Мне самой нужны темы, мысли, интересные сюжеты! — оборонялась Низа от натиска.

— Что вы сравниваете? — наглел на глазах Сергей Рудык, щеголяя красивой внешностью, как это умеют делать, еще неосознанно, физически развитые парни.

— А вы расскажите о себе, как начинали писать, как ощутили влечение к литературе, — советовал кто-то.— Воспоминаниями поделитесь. Это ведь тоже прошлое нашего поселка, принадлежит его истории.

— И о своих родителях расскажите, а то они у вас слишком скромные. Павел Дмитриевич все больше о других рассказывает, а о себе ни гу-гу.

— О чем вы написали первый раз?

— Расширенное интервью, — качнула головой Низа Павловна. — Ну что ж, придется. Тогда слушайте ответы по порядку.

Возле нее собрались Татьяна Коржик, Киля Калина, Василий Мищенко, Сергей Рудик, Игорь Куница, Вукока — а как же! — и Олеся Верхигора, которая и привела сюда всю компанию, пользуясь тем, что ее бабушка когда-то рассказывала маленькой Низе много хороших «страшилок» из народного хоррора[5].

9

Тогда как, и сейчас, лето было на исходе. Настал поздний август и после июльской жары принес первое, еще робкое похолодание. Люди почувствовали облегчение, особенно приятное в утреннюю пору, после ночей, уже по-осеннему свежих. А днем солнце еще пекло, будто наверстывало пасмурные дни, когда шел дождь, а может, просто не хотело уступать свои позиции. Однако донимало оно лишь в солнечных закутках, а на свободном пространстве повевал прохладный ветерок и приносил приятную бодрость. Воздух, настоянный на разогретой увядшей ботве, спелых овощах, яблоках, дынях, был сложной приметой осеннего преддверия. От его вдыхания возникало острое ощущение быстротечности времени, быстротечности жизни, неотвратимости разлук, чего-то еще мудро-щемящего, обреченно-унылого, но очень знакомого, что будто было неожиданным приветом из таких седых глубин, откуда ничто не долетает, только эта непонятная причастность к потере вечности.