Наследство колдуньи - [6]

Глаза Джема сверкнули.

— Я полагаю, вы договорились с ее отцом.

— Только что вернулся из Бати. Полагаю, Жак де Сассенаж склонен разрешить вам охотиться на его землях. И завтра, мой дорогой Джем, он и его старшие сыновья приедут познакомиться с вами.

— Это прекрасная новость! Значит, я смогу еще не раз позлить вашего протеже де Монтуазона!

— И я не стану вас за это порицать, если только вы не будете стремиться ускакать… слишком далеко.

— Что вы, я стал бы по вам скучать! И потом, кто, если не я, будет развлекать вас в вашем заточении?

Гиде Бланшфор нахмурился. В замечании принца явно таился подвох. Джем склонил голову и едва заметно улыбнулся.

— Жизнь монаха столь же трудна, как и жизнь пленника, не так ли, великий приор?

Лицо сановника посветлело.

— Вы правы, это так. Но в вашем обществе мне удается на время забыть об этом. Следующий ход за вами, Зизим!

Джем перевел взгляд на шахматную доску. До сих пор партия складывалась в его пользу, а последний неудачный ход Ги де Бланшфора бесповоротно решил ее исход. Он поднял голову.

— Шах и мат.

Ги де Бланшфор улыбнулся.

— Вы в очередной раз оправдываете репутацию блестящего игрока! Я теряю надежду когда-нибудь вас обыграть!

— Все дело в математической логике, а арабы очень сильны в этой науке, разве вы забыли?

— Не забыл, но моя гордыня христианина не позволяет мне признать этот факт. Однако сделать это придется — благодаря общению с вами я уже лишился многих предрассудков.

— Мир бы только выиграл, если бы некоторые последовали вашему примеру, — не упустил случая заметить Джем.

Они отодвинули столик и придвинули свои кресла поближе к огню, чтобы согреть руки. Разговор перешел на банальности. Они уже слишком уважали друг друга, чтобы затрагивать темы, которые могли бы привести к размолвке. Ги де Бланшфор снова упомянул в беседе Жака де Сассенажа, которого очень уважал. Джем узнал, что Бати — не единственный замок, принадлежащий барону, а есть и другие, и что владения их именитого соседа занимают значительную часть провинции Дофине. При дворе покойного короля Людовика XI Жак де Сассенаж пользовался огромным влиянием, но и регентша королевства, Анна де Боже, относится к нему с симпатией.

С осени в сопровождении двух своих сыновей, Луи и Франсуа, которые до недавнего времени служили пажами у других знатных сеньоров, Жак де Сассенаж объезжал свои феоды, желая приобщить наследников к управлению своими обширными владениями. В Бати они вернулись только на прошлой неделе. Старший, Луи, старался не противоречить отцу, хотя полагал, что сестру давно пора было выдать замуж. Барон придерживался иного мнения. Он не так давно вступил во второй брак, взяв в жены свою племянницу, бурный темперамент которой в прошлом давал не один повод для пересудов. Жак де Сассенаж был уверен, что его имя и состояние вполне позволяют обеспечить дочери возможность выбора и время, чтобы обдумать решение. Замужество Филиппины было единственным поводом для разногласий отца и сына, однако, несмотря на статус первенца и наследника, Луи не имел права голоса в подобных делах. Об этом расхождении во взглядах юная и хорошенькая мадемуазель де Сассенаж даже не подозревала. Она держала собственный двор и жила в атмосфере праздника, присущей знатным и богатым домам того времени, в то время как Сидония, госпожа де Сассенаж, почти не вставала с постели, чтобы сохранить беременность. В замке постоянно проживала целая толпа вассалов барона и их дочерей. Немало молодых дворян приезжало в Бати, чтобы заверить сюзерена в своей преданности, испросить какую-либо милость и, разумеется, обратить на себя внимание Филиппины. И не только потому, что барон давал за дочерью солидное приданое; мадемуазель де Сассенаж была повсеместно признана самой красивой и очаровательной знатной девушкой в Дофине.

— Теперь я понимаю, почему Филибер де Монтуазон очарован ею. Но мне неясно, какую выгоду от их союза можете получить вы, — сказал Джем, когда Ги де Бланшфор подробно рассказал ему о семействе барона.

— Скажем так, я хотел бы устроить будущее шевалье наилучшим образом, и я полагаю, что ему недолго осталось пребывать в рядах госпитальеров.

— По вашему голосу я предположил бы, что за этим скрывается какая-то страшная тайна, мой дорогой! Быть может, вы мне ее откроете? Ведь это все равно, что доверить свой секрет могиле…

Ги де Бланшфор улыбнулся. Тонкий юмор Джема, который умел обернуть в шутку даже свое положение пленника и тот факт, что он, великий приор, является его тюремщиком, ему нравился. Природный ум принца, его образованность и умение вести беседу он ценил не меньше.

— Если я скажу вам, что в годы моей молодости я безумно любил мать Филибера де Монтуазона, но она уже была замужней дамой, поймете ли вы, почему я уехал на Родос и стал монахом?

Джем кивнул, поощряя его продолжать.

— Разумеется, правды я никогда не узнаю. Его мать умерла молодой, а Филибер слишком похож на нее лицом, чтобы я мог позволить себе счастье заблуждаться на этот счет. И все же… По времени все сходится, и однажды наши с Филибером пути пересеклись. Я научил его всему, что он знает, но так и не смог воспитать в нем чувство смирения, потребное тем, кто служит Господу душой и телом. Раз так, я надеюсь помочь ему жениться на той, на ком он хочет. Хотя он, естественно, об этом даже не догадывается.