Наследство - [2]

Я знал, что парашют раскрыться не может, а крылья «Давида» не выдержат такого груза, как «Голиаф». Две минуты я потратил на поиск выхода из того печального положения, в котором оказался.

Хорошо, что я заставил тебя расширить тот воздушный шлюз. Я через него едва протиснулся. Прикрепив к замку конец спасательного каната, прополз вдоль корпуса до места стыка обеих ракет.

Открыть парашютный отсек снаружи невозможно, но я предусмотрительно захватил из кабины аварийный топорик. И магниевое покрытие, конечно, не устояло. Не прошло и нескольких секунд, как парашют был вытащен наружу. Я полагал, что здесь должно быть хоть какое-то сопротивление воздуха, но его не было и в помине. Оставалось только надеяться, что, когда мы достигнем атмосферы, купол раскроется, лишь бы материя не зацепилась за поврежденный металл и не изорвалась.

Кончив работу, я впервые огляделся. Видимость была неважной, потому что запотело стекло скафандра (кстати, обрати внимание на это обстоятельство). К северу была видна Сицилия и часть основной территории Италии. На юге до самого Бенгази простирался берег Ливии. Подо мной была земля, на которой сражались некогда Александр, Монтгомери, Роммель. Меня поразило, что эти бои вызвали тогда столько шума.

Я недолго оставался снаружи: через три минуты ракета должна была войти в атмосферу. Последний раз глянув на обвисший как тряпка парашют, я расправил, насколько возможно, стропы и залез обратно в кабину. Надо было еще слить с «Давида» горючее, что я и сделал: сначала избавился от кислорода, а как только он рассосался, вылил спирт.

Эти три минуты показались мне чертовски долгими. Первый слабый звук я услышал, когда был уже в двадцати пяти километрах от земли. Тут до меня донесся свист на очень высокой ноте, но совсем тихий. Глянув в иллюминатор, я увидел, что стропы парашюта натягиваются и купол понемногу начинает раскрываться. Одновременно ко мне возвратилось ощущение собственного веса.

Я пролетел в свободном падении больше двухсот километров, и, если вовремя приземлиться, перегрузки в среднем составят десять g, а иногда вдвое больше. Но пятнадцать g у меня уже как-то было, причем по менее значительному поводу. Итак, я принял двойную дозу динокаина и ослабил шарниры кресла. Помню, как подумал еще, не выпустить ли крылышки у «Давида», но решил, что они не помогут. А потом я, должно быть, потерял сознание.

Когда снова пришел в себя, было очень жарко, весил я нормально, но почти не владел своим телом. Все у меня болело и ныло, а тут еще, как назло, кабина отчаянно вибрировала. С превеликим трудом дотянулся до иллюминатора и увидел, что пустыня стремительно приближается. Ощущение было не из приятных. Большой парашют свое дело сделал, но я подумал, что толчок будет, пожалуй, сильнее, чем хотелось бы. Так что я прыгнул.

По вашим рассказам выходит, что мне было бы лучше остаться на корабле, но не думаю, что вправе жаловаться.

Некоторое время мы сидели молча. Потом Джимми как бы мимоходом заметил:

— Акселерометр показывает, что перегрузка дошла у тебя до двадцати одного g. Правда, лишь на три секунды. В основном же перегрузки были между двенадцатью и пятнадцатью g.

Дэвид, казалось, не слышал, и я спустя немного сказал:

— Ну мы не можем дольше задерживать репортеров. Как ты? Готов принять их?

Дэвид поколебался.

— Нет, — сказал он. — Не сейчас.

Увидев выражение наших лиц, он энергично помотал головой.

— Нет, — сказал он решительно. — Совсем не то, что вы думаете. Я готов хоть сейчас полететь снова. Но мне хотелось бы просто немного побыть одному и подумать. Вы считаете, что я человек без нервов, — продолжал он, — и готов идти на риск, не заботясь о последствиях. Ну это не совсем так, и я хотел бы, чтобы вы поняли почему. Я никогда ни с кем об этом не говорил, даже с Мэвис.

Вы знаете, я не суеверен, но у большинства материалистов есть свои тайные слабости, даже если они не хотят сознаваться в этом. Много лет назад мне приснился странный сон. Сам по себе он ничего не значил бы, но позднее мне стало известно, что подобные истории описаны двумя другими людьми. Одну из этих историй вы, возможно, читали, потому что автор ее Дж. У. Данн. В своей первой книге «Эксперимент со временем» он рассказывает, как однажды ему приснилось, будто он сидит в очень странной машине с крыльями, у непонятных приборов, а годы спустя, когда он испытывал свой самолет, эта же сцена произошла с ним наяву. Обратите внимание, что сон, о котором я вам говорил, приснился мне раньше, чем я прочел книгу Данна. И понятно, что описанная им история произвела на меня определенное впечатление. Но еще более значительным показался мне другой случай. Вы, конечно, слышали об Игоре Сикорском, конструкторе первых коммерческих летательных аппаратов дальнего следования, так называемых «клипперов». Так вот, в своей автобиографической книге, названной «История крылатого С», он рассказывает о сне, похожем на сон Данна. Сикорскому приснилось, что он идет по длинному коридору, и по обе стороны от него какие-то двери, над головой горят электрические лампочки, а пол под ногами вибрирует, так что Сикорский чувствовал: все это происходит в воздухе. Между тем тогда никаких самолетов еще и в помине не было и мало кто верил, что они вообще возможны. Сон этот, как и сон Данна, сбылся много лет спустя, когда Сикорский испытывал свой первый «клиппер».