Наследство - [21]
Но до Иона, слова старика, похоже, так и не дошли. Потирая кадык, и чуть отойдя от столь неожиданного стресса, он, тем не менее, вновь попытался прямо из ямы завести дискуссию:
– Подожди Кузмич… давай разберемся. Тебе что, внучка пожаловалась? Но я ей ничего плохого не сказал, ей Богу. Я ей чего сказал-то, что надо не в гамаке лежать, книжки читать, а делом заняться каким-нибудь, тебе помочь по хозяйству, вон сорняк как прет…
– Это не твое дело, что и как у нас, на нашей земле, прет. Мы здесь хозяева, мы, понимаешь, я и она, и мы сами решим, что и когда нам делать! – вновь повысил голос Григорий Кузмич. – Да если хочешь знать ее пробабки и за нее и ее детей будущих на сто лет вперед наработались. Моя мать всю свою жизнь в колхозе не разгибая спины вкалывала и ничего от него не имела. Даже этот участок, не ее, а колхозный был, за трудодни, палочки в книжке бригадирской вкалывала. А когда немец к Москве подходил, в поселке всех молоденьких девчонок, в том числе и мать мою в полуторки погрузили и под Наро-Фрминск повезли, окопы рыть, рвы противотанковые, опять же конечно за дарма. Ломы и лопаты дали, понимаешь бабам, девчонкам молодым, ломы… Ты вот мужик молодой еще, а весь изнылся пока яму копал, а там женщины и ныть не смей, долби землю, да не летом, а в октябре месяце.
– Так то война была, надо было Родину спасать, – уверенно вклинился в монолог Григория Кузмича Ион.
– Ух ты, какой! – изумленно протянул Григорий Кузмич. – Прямо как юный пионер рассуждаешь, тимуровец хренов. – А твои бабки-пробабки, где в это время были, в октябре сорок первого, а? На оккупированной территории виноград и яблоки собирали, да посмеивались, радовались, что конец москалям пришел, и гадали, под кем им теперь лучше жить, под немцами, или под румынами. Но над ними, наверное, за всю войну вот так не издевались, ни немцы, ни румыны, как над нашими наша родная власть. Мать моя много про тот трудовой фронт рассказывала. Думаешь, только здесь так было… везде по всей России. Вот теща моя не отсюда родом, саратовская она. Так и ее в сорок втором, так же вот в машину и под Сталинград, на левом берегу окопы рыть заставили, на случай если немцы город возьмут, так на другом берегу обороняться. Так что не вас, а нас власть та в первую очередь гнобила, да и не только советская. Так что за внучку мою все ее прародители столько отпахали задарма и при крепостном и при советском праве, что она имеет полное моральное право целыми днями в гамаке валяться. Вон дворянам как отплатили за то же крепостничество, фактически всех извели и выгнали в слепой ненависти, да не самих крепостников, а их потомков, фактически не винных, а советская власть прежде всего русскому народу не меньше, если не больше задолжала, а сдохла и расплатится уже не может. Потому ни мне, ни внучке моей впереди легкой жизни, увы, не предвидится. Но пока я жив, она тяжело работать не будет, а только в охотку и уж тем более я не позволю всяким посторонним ее тут воспитывать…
10
– Ты меня понял Иоша!? – вновь вызывающе поинтересовался Григорий Кузмич.
Но Ион был совсем сбит с толку столь продолжительным монологом с экскурсом в Историю, которую старик трактовал совсем не так как учили его в бытность шольником и студентом сельскохозяйственного техникума, пионером, комсомольцем, и даже не так как трактовали некоторые его земляки, антикоммунистически настроенные старики-модоване. Последние вообще во всем винили Россию и русских, уверяя что из-за них ввели эти проклятые колхозы, которые окончательно разорили Молдавию. Потому он лишь недоуменно таращил глаза и кривил перемазанную физиономию.
– Ладно, вылезай… Вижу ничего ты не понял. Я с тобой договор разрываю. Хватит, задолбал ты меня своей простотой. Прикину, сколько ты здесь нарыл, и соответственно заплачу, – махнул рукой Григорий Кузмич и, тяжело опершись о землю, поднялся.
– Эээ… как же так, Кузмич? Тут уже почти все сделано, осталось то чуть-чуть, – по-прежнему, не вылезая из ямы, пытался возражать Ион.
– Чего маленько, ты и половины не сделал, три с половиной дня работал, а толку. Нет, мне такая работа не нужна. Вылезай! – вновь повысил голос Григорий Кузмич.
На этот раз Ион проворно выбрался из ямы, его лицо выражало крайнюю растерянность.
– Кузмич… ты это… я все понял… ты это, в общем, я сегодня-завтра закончу… Клянусь!
– Все дебаты закончили. Пошел отсюда и чтобы тебя я больше здесь не видел! Расчет я тебе завтра выдам.
Ион стоял, вид его был жалок: всклокоченный, перемазанный с выступившей на лбу испариной. А на ум Григория Кузмича пришла услышанное им когда-то высказывание некого ученого не то историка, не то социолога: «На Западе свобода и достоинство отдельной личности имеет давние имущественные корни. В той же Америке собственник-фермер еще в 19-м веке встав на своей земле с винчестером в руках чувствовал себя полноправным хозяином, и никто, не шериф, ни губернатор штата, ни сам президент не имели права посягнуть на него и его собственность. А у нас до сих пор люди не чувствуют себя полноправными хозяевами нигде, даже в своих квартирах, потому что любой хулиган, не говоря уж о властьимущих, может почти безнаказанно посягать в первую очередь на мелкого собственника, который фактически не имеет ни права, ни возможности даже защищать свою собственность». Григорий Кузмич усмехнулся, он вдруг сам себя почувствовал таким вот хозяином, только вместо винчестера в руках у него была лопата, а в качестве оппонента не шериф или губернатор, или даже хулиган, а относительно молодой продукт той самой коллективистской системы, которая десятилетиями вытравливала из советских людей это самое чувство собственника, хозяина. Он понимал, что она же в значительной степени лишило его возможности жить своей жизнью, вывихнула мозги смолоду, заставив поверить в эту шестидесятническую физико-лирическую химеру, прожить не свою жизнь… «Ну нет, внучка моя так жить не будет, она ведь такая как я, хозяйка по натуре и будет хозяйкой. Слава Богу, не с голого места начинать будет, ей есть чего наследовать», – подумал Григорий Кузмич и тут же подогнал переминавшегося в нерешительности Иона:
Бывший майор спецназа Алексей Сурин и бывший боевик Исмаил живут в Москве: Сурин работает начальником охраны в крупной фирме, Исмаил менеджером в фирме у «московских чеченцев». И никогда бы не свела их судьба, если бы Сурин не был косвенно причастен к гибели семьи Исмаила. Брат погибшей во время «зачистки» жены Исмаила Ваха, тоже бывший боевик, находит Сурина и требует от Исмаила помощи в совершении кровной мести. Исмаил не хочет мстить, но вынужден помогать Вахе. Ваха вынашивает план похищения всей семьи Сурина, отдыхающей на даче.
Тема межнациональных отношений в современных отечественных СМИ и литературе обычно подается либо с «коммунистических», либо с «демократических», либо со «скинхедовских» позиций. Все эти позиции одинаково чужды среднему русскому человеку, обывателю, чье сознание, в отличие от его отцов и дедов уже не воспринимает в качестве «путеводной звезды» борьбу за дело мирового пролетариата, также как и усиленно навязываемые ему пресловутые демократические ценности. Он хочет просто хорошо и спокойно жить, никого не унижая по национальному признаку, но при этом не желает чувствовать себя в своей стране менее комфортно в моральном плане, и быть беднее в материальном наиболее «пассионарных» нацменьшинств.Автор этой книги не претендует на роль носителя истины в последней инстанции.
В Российской Истории армия всегда играла наиважнейшую роль. Потому интересны не только связанные с ней знаковые события, но и ее внешне незаметная внутренняя повседневная жизнь. В сборнике отображены фрагменты армейских будней, как мирного, так и военного времени. Героями повествований являются солдаты и офицеры участники Великой Отечественной и Чеченских войн, курсанты военных училищ, советские военнослужащие и члены их семей, несущие службу в отдаленных гарнизонах. Рассказы написаны как на основе собственного солдатского, курсантского и офицерского опыта автора, а так же того, что он узнал от своих родственников, сослуживцев, знакомых.
Повесть о не случившейся любви. 1975 г., 23-х летний Володя на танцах встретил юную Катю и, что называется, влюбился с первого взгляда. Но, увы, отношения между ними так и не завязались. Виной тому стала разница в возрасте, которая 17-ти летней Кате показалась слишком большой и то, что девушка заранее поставила себе цель: сначала выучиться, а все остальное потом. Жизнь еще дважды их сводит, в 1981 и в 1997 г.г. Кате уже не кажется, что меж ними такая уж большая разница в возрасте, но, как говорится, поезд ушел.
Москва 1997-98 г.г., до и в период дефолта. В романе присутствуют две параллельные линии. Производственная, в которой имеют место и пьянки, и драки, и воровство, и «стукачество», и на выходе вроде бы реальное золото, добываемое из радиодеталей. Вторая линия, это приобщение к миру прекрасного, истинным ценностям – произведениям искусства. Золотой телец, которому поклоняются многие, не есть высшая мировая ценность, таковыми являются творения человеческого гения.
Разве могут мирно соседствовать, или даже сосуществовать в рамках одного государства народы когда-то кроваво враждовавшие? Пример русских и татар, русских и немцев наглядно говорит – вполне могут, несмотря на «тяжелую» историческую память и различные вероисповедания. Но есть и обратные примеры: некоторые народы бывшей Югославии, израильтяне и палестинцы, индуисты и мусульмане в Индии, негры и белые в США. Они рознятся не столько по религиозной принадлежности или цвету кожи, они несовместимы по ментальности.
Когда коварный барон Бальдрик задумывал план государственного переворота, намереваясь жениться на юной принцессе Клементине и занять трон её отца, он и помыслить не мог, что у заговора найдётся свидетель, который даст себе зарок предотвратить злодеяние. Однако сможет ли этот таинственный герой сдержать обещание, учитывая, что он... всего лишь бессловесное дерево? (Входит в цикл "Сказки Невидимок")
Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».