— Оживает!
— Ронара!
- Селенира!
— Ронара, как вы себя чувствуете?!
Вроде бы произносились фразы негромко, но дружно, разом, и поэтому казалось, что люди вокруг кричат.
Глаза не слушались, как, впрочем, и остальное тело: нельзя было пошевелить ни рукой, ни ногой. Да что там пошевелить. Даже веки разомкнуть было практически невозможно.
Почувствовав под носом резкий химический запах, напоминавший нашатырь, я рефлекторно вздрогнула. Веки все же поднялись, хоть и с огромным трудом. Широкая светлая комната, залитая ярким солнечным светом и буквально заставленная мебелью. На переднем фоне, неподалеку от меня, пятеро мужчин и три женщины. Трое мужчин среднего возраста — в армейской форме, двое, постарше, в белых халатах. Женщины — в коричневых платьях и передниках. Все восемь человек смотрели на меня с надеждой и облегчением. Слабо понимая, что происходит, я открыла было рот, и тут же в губы мне уткнулась ярко-красная чашка с непонятным напитком.
— Выпейте, ронара.
— Селенира, пей, прошу.
«Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша», — как любил говорить мой дед. Еще несколько минут назад меня звали Светлана, и рядом не существовало никого, кто готов был бы обо мне позаботиться. Какая «ронара», какая «селенира»? Где я? И что вообще происходит?
Кружка все так же находилась у моих губ, и я все же сделала два глотка.
— Остальное, ронара, прошу вас.
Ладно, сделала еще три глотка, выпивая горьковатую, немного мутную жидкость. Буквально сразу же появилась чувствительность в руках и ногах: покалывание тысяч «иголок» — ощущение не из приятных. Но я хотя бы начала чувствовать свое тело. Впрочем, свое ли? Я с трудом приподняла руку и уставилась на нее в немом удивлении: тонкая кисть, длинные пальцы «пианистки», ухоженные ногти ярко-алого цвета. «Крыша», похоже, все же поехала куда-то, причем без остального «строения», а я, наверное, сейчас лежала без сознания в одной из больниц.
— Вон, — последовал приказ. Отдавший его мужчина, тот самый, что звал меня Селенирой, дождался, пока все выйдут из комнаты, и повернулся ко мне. — Ты же понимаешь, что это не выход. Император в любом случае настоит на своем. Тебе нужно ехать ко двору, Селенира.
Я молчала. Не зная, что ответить, я просто внимательно рассматривала говорившего. Высокий, плечистый, статный. Разу видно по выправке — военный. В летах. Сероглазый брюнет. Как там писали в многочисленных фэнтезийных романах? С аристократическими чертами лица? В общем, похож на потомственного аристократа. И держится уверенно. Я могла поспорить, что Сон если не полный хозяин здесь, то, по крайней мере, Э не последний человек.
— Что ты молчишь? Селенира?
— Я хочу, — слова давались с трудом, гортань, как и все тело, только начала «оттаивать» от непонятного «наркоза», я почти не чувствовала ни языка, ни губ, — побыть… одна…
Незнакомец некоторое время сверлил меня подозрительным взглядом, затем кивнул и вышел. Массивная деревянная дверь тихо затворилась. Я облегченно выдохнула. Теперь можно и поразмышлять в спокойной обстановке. Итак, первый вопрос: я сплю? Неприятные ощущения по всему телу уверяли, что все вокруг — реальность. Хотя… Бывают же такие сновидения, в которых сохраняется чувствительность… Вроде бы… Но если это реальность, то где я? И что произошло? Ответ напрашивался неутешительный: перечитав в свое время любовных романов, в том числе и фэнтези, я сама внезапно попала в другой мир. Этакая попаданка поневоле.
Если бы могла, я расхохоталась бы в голос, а потом, наверное, разрыдалась бы, напугав такой нестандартной реакцией местных жителей. Я — попаданка. В другой мир. Звучало абсурдно. И все же при мысли о «попаданстве» по телу пробегали мурашки. Не сказать, чтобы я так уж сильно дорожила жизнью на Земле, но там я хотя бы понимала, что к чему. Здесь же, похоже, первое время придется жить, как на минном поле.
Между тем к телу возвращалась чувствительность. Я уже могла двигать руками и ногами. Правда, встать еще не пыталась — туловище не желало повиноваться своей новой хозяйке. «А вот интересно, — появилась в голове мысль, — где старая хозяйка? Куда ее закинуло? Не на Землю ли?» Я представила мысленно аристократку, вынужденную жить в моем не особо приглядном теле и подавила злорадный смешок. Ну, в самом деле, не одной же мне страдать!
Через несколько минут я, наконец, смогла сесть и оглядеться. Первое впечатление — кладовка, заполненная ненужной мебелью. Не хламом, нет, вещи на хлам не походили, слишком новыми и дорогими они выглядели. Но создавалось впечатление, будто хозяйка внезапно решила поменять интерьер, и слуги сгрудили все, что было приказано, в одном месте. Многочисленные стулья, кресла, пуфик, три стола, уйма картин на окнах и полочек — на стенах, разнообразные фигурки и статуэтки на всевозможных поверхностях. И кровать — та самая, на которой я лежала. Большая, широкая, со столбиками по краям и мягким матрасом, она занимала чуть ли не треть комнаты. Вся эта красота резала глаз обилием цветов и оттенков. Какой сумасшедший художник поработал здесь со своими красками, я не знала. Оранжевые стулья соседствовали с ядовито-зелеными столами, светло-розовые пуфики — с красными, голубыми, нежно-салатовыми полочками. Столбики у кровати тоже были выкрашены в разные, очень яркие цвета. Устав рассматривать мебель, я зажмурилась.
