Наследники минного поля - [52]

Но в тот дождливый вечер сидел командующий Одесским военным округом и прямо в кабинете откупоривал вторую бутылку — и не коньяку какого-нибудь армянского, а её, родимой — солдатского утешения. Откупорил и в полном одиночестве налил. А выпить не успел: из батареи телефонных аппаратов на столе загремел тот, что ещё ни разу не звонил.

— Слушаю, товарищ Сталин! — отрубил совершенно трезвым голосом совершенно трезвый маршал, которого какая-то сила к тому моменту вздёрнула с кресла, развернула ему грудь колесом, подтянула и без того нераспущенное брюхо.

— Что ж это, товарищ дорогой, у тебя там в округе делается, понимаешь? У тебя там в Одессе ещё советская власть или уже нет? А у меня другие сведения. Что у тебя там урки Одессой правят, и милиция не справляется.

— Ну так я справлюсь, товарищ Сталин.

— Справься, дорогой. Неделю тебе даю: хватит?

— Три дня, товарищ Сталин.

Через час штаб округа был очень, очень занят. Все офицеры были оторваны от того, чем они там занимались, и получили соответствующие распоряжения.

Андрейка задерживался после школы, так что Света сама пошла выкупать хлеб. Она покрепче вцепилась в не слишком отяжелённую кошелку из кожаных обрезков, когда вровень с ней зашагал, любуясь пасмурным небом, дядька — одетый прилично, но урка несомненный. Это Света, как почти все в Одессе, умела нюхом чуять. Но к кошёлке дядька интереса не проявил, а негромко сообщил в пространство:

— Не трепыхайся, а слушай сюда, а то счас уйду. Братца своего не ищи. А соскучишься по ему — будь завтра в десять вечера коло входа у в Дюковский садик. До тебя подойдет молодой-приятный, побазарите. Тебе Седой передает свои симпатии. И не дури, смотри, а то базара не будет.

Тут же он сделал шаг вбок и унырнул во двор — как знала Света, проходной. Света не трепыхнулась, у неё только ладони стали мокрые и спина похолодела. А так она продолжала идти в направлении дома.

Что делать, Господи, что делать? На Господа, впрочем, Света надежд не питала, это так, от паники в ней всплеснулось. Андрейку, ясное дело, где-то держат люди Седого. И, ясное дело, сто раз успеют убить, если она вздумает обращаться в милицию. Про милицию — в ней тоже от паники всплеснулось. От милиции можно было ждать беды, но чтоб милиция кого-то выручала из беды — о таком Света не слыхала никогда. Шёл дождь, оказывается, размачивал хлеб в сквозной кошелке из обрезков. На лестнице Света долго и тупо искала по карманам ключ, хоть карманов было всего два. Андрейкины роликовые коньки, сделанные Алёшей из подшипников, валялись у входной двери, и Свету затрясло. Что они с ним сделают? А что захотят, то и сделают.

А он будет плакать и звать маму. Или Свету: когда он прошлой зимой кашлял и температурил, он всё Свету звал, хоть и не соображал ничего. И некого, совсем-совсем некого спросить, что же ей делать. Ни папы нет, ни мамы, ни дяди Паши. Хорошо, она сделает, что хочет Седой, только пусть отдадут ей Андрейку! Маленького её. Пусть его не обижают и ничего ему не делают! Она вспомнила страшные истории, которые ходили по городу. О пропавших детях в том числе, как их находили уже мёртвыми. Про отрезанные пальчики, выколотые глаза… Глаза у Андрейки голубые, как у мамы. Кажется, позвонили в дверь, и она деревянно пошла открывать.

Алёша, мокрый и весёлый, ввалился в дверь.

— Светка! Смотри, что я тебе принес!

Так она и не узнала никогда, что же такое он ей принес, потому что они тут же об этом забыли. С Алёшей все-таки было легче: она рассказала ему всё и, хоть особо дельных советов не ждала, но появилась надежда что-то вдвоём придумать.

— А что Седой может от тебя хотеть? Выигрыш назад?

— Да я ему отдам всё, что отсталось, и монеты тоже! А если он не поверит, что это — всё, и Андрейку убьёт? Или возьмёт, а потом убьёт всё равно? Или он захочет, чтоб я на него работала? Там у них кто-то придумал, что я чего-то особенное умею: с картами, и вообще. А вдруг он Андрейку тогда так и будет у себя держать?

— А ты — умеешь?

— Если бы я умела, я б сейчас угадала, где он, и вытащила б его оттуда. Перестреляла бы, кто его там стережёт — и вытащила. Если бы я умела — я б их всех, гадов, перестреляла до одного. И Седого первого.

— Но-но, не психуй! Нашла время… Ты подожди, Светка, ты подумай: может, угадаешь, а? Мы б тогда отцу сказали, он помог бы, он всё-таки боевой офицер.

— Павел Иванович?

У Светы вдруг появилась сумасшедшая надежда: а что? Он ведь папу знал, и вообще он фронтовик, у него друзья такие же… Это раньше его не было, а теперь же он есть, он же сильный такой мужчина. Ей про него просто и не вздумалось, потому что она не привыкла, что он вернулся уже, и вообще стеснялась с ним. Если она угадает… Если очень быстро туда вломиться, чтобы пикнуть никто не успел — тогда Андрейку и убить не успеют? А как такое угадывают?

Она мысленно пошла по Преображенской… Почему по Преображенской? Не надо об этом думать, идти надо. Только не туда, где она у Седого в карты играла, а на дальний конец. Вот дом, фасадом на бисквитное печенье похожий, вот трамвай прозвенел… А мы налево свернём, где угол оббит наискосок, там еще шелковица была, обломало взрывом шелковицу…