Наследники Лаврентия Берия. Путин и его команда - [58]

— А латиноамериканский вариант, когда вроде бы террор есть, но при этом определенные люди с властью договариваются?

— Ну это у вас уже есть. Вы это уже получили.

— Так складывается, что политическая иммиграция собирается сейчас именно в Великобритании. Почему здесь, анев Париже, не в Вашингтоне?

— Случайность. В основном случайность. Так получилось.

— Это связано как-то с позицией британских властей?

— Никоим образом. Блэр у нас очень любит своего друга Вову. Он бы был готов всех выдать завтра. Но у нас судебная гарантия. Суд у нас независим, в отличие от многих других стран.

— Вам известно заявление Березовского, что он не допустит переизбрания Путина?

— Чушь все это. Березовский много говорит. И не по делу. Ему политикой не надо заниматься, он совершенно для этого не годится.

— Но вы допускаете вариант, что Путин не будет переизбран на второй срок?

— Я думаю, нет такого шанса. И выборов нет, все это ФАПСИ решает. Даже если вы найдете какого-то кандидата, который может за собой повести людей, что толку. Все равно получит он свои двадцать процентов, а Путин получит шестьдесят.

— Ас каким чувством вы наблюдаете за тем, что происходит в России?

— Гадко все это, конечно. Но я уже перестал об этом думать. Потому что все на самом деле упустили раньше. Решающие годы были 90—91-й. Тогда никто не стал ничего делать. Тогда надо было систему демонтировать до конца, как мы и говорили Ельцину, провести суд над коммунистами, демонтировать КГБ полностью. А он посадил Бакатина, который комитет расчленял. Пограничников отдельно, разведку отдельно.

Я говорил Бакатину, что это довольно бессмысленная затея, это как зубы дракона. Вот они повырастали, а теперь соединились. Это не было реформой. Не добили их. Ну они и ожили и пошли вперед, как кроты. И с 1996 года они уже вышли на поверхность. По крайней мере, меня перестали пускать в Россию с 1996 года.

— То есть как не пускают?

— Так, визу перестали давать. Старые товарищи сказали, наверное. Вот Саша (Литвиненко. — Прим. авторов) мне рассказывал, что когда он учился в училище КГБ, они два дела разбирали: по внешней разведке — Пеньковского, а по внутренним делам — мое. Это у них осталось.

— Это, вероятно, позиция чиновников, которые постоянно пытаются угадать желания начальства.

— Чиновники во всех странах такие.

— Это, наверное, основная проблема.

— Основная проблема у вас не в этом. Основная проблема в том, что у вас так и не сформировалось общество. Это и было упущением 90–91 гг. Когда нужна была конфронтация с властью, а общество испугалось. Режим рухнул сам. К несчастью, путч был всего три дня. За три дня общество не успело консолидироваться. Ну что можно успеть за три дня? Многие в провинции даже не услышали об этом.

А нужно было размежевание, стенка на стенку. Тогда появились бы новые структуры, новые лидеры. А ведь то, что у вас сейчас, — это не новые лидеры, это ведь какие-то лоббисты, партий нет. Нужно было пройти через здоровую конфронтацию.

— Люди, по-моему, были не готовы к такому.

— Очень даже были готовы. Я это прекрасно помню. Я приехал в первый раз в апреле 1991 года. Страна была накалена добела. А в Москве интеллигенция говорила разговоры. Меня привели в Верховный Совет, а там обсуждают, кому когда выступать. В общем, полный бардак. А мы предлагали объявить всеобщую забастовку.

— Но была бы кровь.

— Вот крови тогда не надо было бояться. Ее бы не было. А упустили момент исторический.

— Но ведь у нас не было хорошо организованной оппозиции, которая нужна для таких вещей.

— Тогда достаточно было Ельцину к забастовке призвать, и все. На тот момент он был лидер. Но он испугался. Если бы он не испугался, на местах появились бы новые лидеры. Ведь нормальные люди в политику не идут, они делом занимаются.

А тут, когда кризис, тогда эти люди пошли бы вперед. И создались бы совершенно новые структуры. Это был бы тот базис, на котором можно было бы строить новую систему. А этого не произошло, все сошло на тормозах. Так и поплелись в будущее со старой номенклатурой.

— Когда снова будет такой исторический шанс?

— Ну, кто его знает. В истории народа такое бывает раз в столетие. Это же все было подготовлено 73 годами советской власти, это же не просто так народ взбрыкнул. У нас народ очень спокойный. А теперь люди поумнее или своими делами занимаются, или уезжают. Сейчас ведь такой отток идет, причем самых лучших — людей молодых, энергичных.

Я езжу с лекциями по американским университетам. В каждом американском университете, а их как минимум сто, — группа россиян. Где сорок человек, где двести. В районе Дэнвера — тридцать тысяч русских, потому что там много военной промышленности. Бежит страна.

— Что дальше?

— Что будет дальше с Россией мне понятно. Я это еще в 93-м написал. Она будет и дальше разваливаться. Причем не по национальному признаку, а по экономическому.

— То есть как Бжезинский писал — на три-четыре части?

— Бжезинский так писал, потому что я ему это сказал. У этого процесса есть историческая причина. Российская государственность так толком и не сложилась. Правильно пишет, по-моему, Ключевский, что Российская империя сложилась в результате того, что народ бежал от власти, а власть бежала за народом.