Наследники Эдема - [16]

Дверь распахнулась почти мгновенно, и на пороге возник мрачный хозяин: небольшого роста, коренастый мужик лет сорока пяти с вечно красным лицом и пронзительными голубыми глазами.

Дед Гамаш был единственным жителем поселка, и живой легендой. Один из тех солдат, что в сорок третьем встретили пришельцев. Вот только дедом его звали лишь условно. С тех пор он так и не постарел. Неизвестный феномен? Подарок гостей? Да Гамаш и сам толком не знал. Не брала его старость, и все тут. Десять лет по разным институтам и академиям таскали, в надежде разгадать эту загадку. Но все впустую.

— Ну, чего надо? — буркнул хозяин, держа правую руку за спиной. — Что-то я вас не припомню, хлопчики.

— Это же я, дед, — мои губы расплылись в широкой улыбке. — Не признал крестника, что ли?

— Фирст? — удивленно выдохнул тот. — Не может быть! Ведь слухи дошли, что сгинул ты. Год назад как погиб в Хаттеме.

— Враки, — заявил я, скорчив недовольную мину. Никогда не мог спокойно на слух воспринимать традиционное гамашево издевательство над моим прозвищем. С чего он начал коверкать такое звучное «Фёст», уже и не вспомнить. Ведь только мы вдвоем знали, что на самом деле смысл не в английском слове First (первый), как думали многие. Это имя героя одного моего любимого фильма. Я когда-то также нес людям искусство и просвещение, разве что из иных культур. Хотел сделать свой мир добрее и лучше. Но мир этого не понял, и чуть не сделал меня. Вовремя успел тогда сообразить, как беспроигрышно выйти из опасной ситуации. Возможно, Гамаш, каждый раз пренебрежительно произнося «Фирст», таким образом выражал свой внутренний протест. У него было свое особое мнение насчет искусства.

— Ну ка, подойди поближе, — проговорил хозяин, недобро щуря глаза. — Дай хоть получше разглядеть тебя. А то больно ты изменился, Фирст.

— Да я это, — сделав шаг вперед, приготовился в случае чего мгновенно нырнуть в растущие у забора чахлые кусты крыжовника. — И когда ты, наконец, оставишь свои издевательства? Хоть раз бы назвал меня правильно. Упрямый ты, дед Га. Даже постарел, вроде.

Лицо хозяина вдруг расплылось в радостной улыбке.

— Что ж ты стоишь, как не родной! — воскликнул он, кидая на крыльцо старый обрез. Затем моментально оказался рядом со мной и заключил в крепкие объятия. Втянув ноздрями с детства знакомый запах дедовской телогрейки, пропитавшейся насквозь потом и табаком, чуть не пустил слезу. Зато остро почувствовал укол в руку, и последовавший за этим писк анализатора. Что ж, я был почти дома. — Эх, а я тебя целый месяц поминал. Думал, могилку справить на окраине, вещички оставшиеся похоронить. Что б хоть какую-то частицу придать земле родной, — отпустив меня, Гамаш неожиданно переключился на «мальчика». — А это кто с тобой? Никак сын?

— Да хоть бы и сын, — ответил я. — Что, не похож?

Тут дед достал из кармана прибор, очень напоминавший по виду оптические сканеры «охотников», поднес к глазам и довольно крякнул.

— Башковит сыночек-то, — серьезно проговорил он. — Умнее папаши, видать. Только совсем бледный какой-то.

— Какой есть, — пожал я плечами. — Ест плохо. Но давай позже об этом поговорим. Дело у нас к тебе важное, дед.

— Это ты про мертвяка, которого у забора бросил? — спросил Гамаш.

— Да.

Дед неодобрительно покачал головой.

— Только не говори, что это ты его завалил. Если так, то, считай, завяз в говне по самую макушку. Форму-то на нем видел?

Я взглянул в сторону забора, где лежал пленник. Кивнул.

Гамаш в ответ выдал смачное ругательство. Затем встал и подошел к лежащему американцу. Присел рядом с ним, потрогал пульс.

— Хреново, — выдал он диагноз. — Совсем хреново. Давай его быстро в дом. Может, и успеем.

Мы схватили пленника и потащили внутрь.

Я помнил каждый пыльный уголок жилища деда. Еще с детства, когда меня оставляли с ним на несколько дней. И с тех пор так ничего не изменилось. Тесная летняя кухня, заваленная разным хламом, по-прежнему была неприступна, и чтобы пройти в комнату, приходилось с трудом пробираться сквозь годами возводимые баррикады. Когда тебе едва исполнилось восемь, все кажется большим и просторным. И кухня эта представлялась тогда фантастическим замком с множеством потайных ходов. Но с годами мир вокруг сужается, превращаясь в серую тесную обыденность. А ведь так хотелось сказки.

— Ты чего? — выдернул меня из воспоминаний голос Гамаша. — Шевелись, твою мать! Где спиллянин?! Пусть дверь держит!

«Головастик» будто специально ждал приказа. Тут же скользнул мимо нас, распахивая дверь в комнату.

— Дальше, дальше, — пыхтел дед. — Несем вон туда, в маленькую комнату. Да, быстрее!

За очередной дверью оказалась тесная комнатушка, где, честно признаться, я так никогда и не был. Гамаш ее всегда запертой держал. И правильно делал.

Мы находились в небольшой, но хорошо оснащенной лаборатории. Никогда бы не подумал, что дед на самом деле имеет какое-либо отношение к науке. Я ведь всегда его за знахаря держал, или доброго волшебника, как в детстве. Но чтобы так…

— Кладем на кушетку, — Гамаш мотнул головой в сторону стоявшего возле стены, накрытого коричневой клеенкой топчана.

Мы аккуратно положили тело, и дед тут же начал подсоединять к голове американца какие-то датчики. На стене замерцал большой плоский экран.