Наследники, двойники и жвачные мира сего - [24]

Разумеется, не только об этом говорили в Крыму два лидера партий, наивно веривших в братство. Из этих бесед вытекает свидетельство Жискар д'Эстена, встретившегося с Гереком в его карпатской резиденции: «Уже на следующий день в разговоре наедине Герек сказал мне следующее.

- Брежнев говорил со мной о своем преемнике. Хотя он еще достаточно здоров, однако уже подыскивает себе замену, что совершенно естественно. Думаю, вам необходимо знать, кого он наметил. Только это должно остаться между нами. Речь вдет о Григории Романове, который сейчас возглавляет ленинградскую партийную организацию. Он еще молод, но Брежнев считает, что Романов успеет набраться опыта и что он самый способный из всех возможных кандидатов».

Далее Жискар д'Эстен свидетельствует уже от себя: «Эта информация воскресила в моей памяти визит в Москву в июле 1973 года, когда я в качестве министра финансов возглавлял французскую делегацию. На официальный завтрак был приглашен ряд высших советских руководителей. Один из них поразил меня своим отличием от остальных, какой-то непринужденностью, явной остротой ума. Он сильно выделялся на общем сером фоне. Я спросил, кто это такой. Мне ответили: Григорий Романов. Вечером я попросил нашего посла навести о нем справки. Из полученного материала мне стало ясно, что Романов входит в число наиболее перспективных деятелей партии».

Примерно за полгода до кончины Брежнева Жискар д'Эстен снова встретился с Эдвардом Гереком, и тот опять заговорил о преемнике генсека ЦК КПСС:

- Вы, наверно, помните, что я сказал вам относительно Романова. Теперь это не так. Намерения Брежнева изменились. Он прочит себе в преемники не Романова, а Черненко...

«Я знал Черненко в том смысле, что замечал его на официальных приемах, - продолжает Жискар д'Эстен. - Он показался мне человеком преклонного возраста, бесцветным и всячески старающимся угодить Брежневу. Таким образом режим предпочел замкнуться на самом себе. Но когда на смену Брежневу пришел Андропов, а не Черненко, я понял, что в самой системе произошел какой-то сбой и к власти пришел не тот, кто намечался».

Жискар д'Эстен не мог знать подробностей, коварных византийских игр в Кремле. Откуда было ему знать, что энергия кремлевских пространств, окаймленных высокой крепостной стеной и осененных золотыми куполами церквей, столь же щедра надеждами, сколь и беспощадна к тем, кто рискнул выйти из тени? Никто и никогда там не верил ни в крест, ни в серп с молотом. Верили только в могущество власти.

«Вы не можете знать, что такое власть!» - вырвалось однажды у Андропова в разговоре с верным Крючковым. А тот хотел знать, и Андропов это понял с неприятным для себя удивлением. Крючков был его первым замом - о какой власти он рассуждает?..

Президент Франции подумал о «сбое» в системе передачи власти. Подумал и забыл. Ему не обязательно было знать и помнить, что вся российская история круто замешана на крови. Это Григорию Романову обязательно. Однако и ему, возившему высоких гостей по памятным местам Ленинграда, невдомек было, на каком жутком замесе они возникли, эти места: «Это Инженерный замок. Его построил Павел I. Здесь его и задушили. А это храм Спаса на Крови, здесь народовольцы бросили бомбу в Александра II.

Вон там Петропавловская крепость, где повесили пятерых декабристов. Внутри есть камера, в которой убили царевича Ивана. А царевича Алексея тоже рядом казнили. Вот Петропавловский собор, усыпальница русских царей. Здесь лежит Петр III, которого задушил Григорий Орлов. А вот тут Николай II, которого расстреляли большевики. Там - Аптекарский остров, где была дача премьера Столыпина. Ее взорвали революционеры, много людей погибло, но сам Столыпин уцелел. Но потом его все равно убили...»

Экскурсия по Москве не менее содержательна. В обеих столицах смысл больших величин исчерпан ходом истории, и уже давно наступило время карликов. И только смерть, как всегда, сохранила прежний размах и масштаб, хотя и нет корзин для отлетающих голов, которые в последнюю секунду успевают что-то почувствовать и понять что-то.

Комментарий к несущественному

Великий химик Антуан Лавуазье был гильотинирован во времена гнусной французской революции. Остался его классический труд «Начальный учебник химии». Осталась легенда, рожденная последней минутой его жизни.

Перед казнью Лавуазье попросил палача: «Прежде чем показать народу мою отрубленную голову, загляни мне в глаза».

«Зачем?» - удивился палач.

«Если я тебе подмигну правым глазом, это будет означать научное открытие, о котором следует сообщить академии».

«В чем же будет состоять открытие?» - спросил палач.

«В том, что голова мыслит еще хоть несколько секунд», - хладнокровно пояснил Лавуазье.

«Никакого научного открытия здесь не будет, - возразил палач. - Если бы казненные ничего не чувствовали и не понимали, мне не пришлое^ бы каждую неделю менять корзины, куда их головы падают». Тут настало время удивиться Лавуазье: «При чем здесь корзины?»

«А при том, что за неделю моей работы все края у корзин становятся обкусанными...»

Холодная война в Политбюро - 2

После дружных смертей Косыгина, Брежнева, Суслова, Андропова и Устинова составилась в Политбюро влиятельная группа из тех, кто никогда бы не поддержал выдвижения на пост генсека ставропольского выскочки Горбачева. Это были Романов, Тихонов, Кунаев, Щербицкий, Гришин. Не считая, конечно, самого Черненко. Громыко колебался. Остальные колебались вместе с Громыко. Лигачев суетился за Горбачева, не рассчитывая, что товарищи выдвинут его самого. Кто-то держал в уме Гришина, однако того легко было опрокинуть компроматом, собранным еще для Андропова, когда он возглавлял КГБ. Гришин об этом знал и класть голову на плаху не собирался.