Наследники - [36]

— Ну как, ваше величество, жарко было?

Слова были те же, но в них уже не чувствовалось иронического оттенка. Да и голос Дубицкого был необычно мягким. Я ответил:

— Жарко.

— Да, и к нам сюда долетали снаряды. Вон, видишь! — и Дубицкий показал на свежую воронку неподалеку от редакторской землянки. По тому, как он сказал это, я понял: завидует мне Андрей. Помолчав, он проронил со вздохом:

— А Юрки все нету.

Незадолго до рассвета Дубицкий сам отправился на передовую, а я стал писать статью для «Советского богатыря».

Редактор Шуренков, ничего не говоря, сходил в АХЧ и с великим трудом выпросил у капитана Докторовича новую для меня обмундировку. Шофер Лавра Еремин подарил совершенно великолепные сапоги, сшитые из плащ-палатки, они были особым шиком у фронтовиков. Сержант Макогон мужественно сохранил свои сто граммов и торжественно перелил в мою флягу. Наборщик Миша Михайлов подобрал для моей корреспонденции особенно дорогой шрифт, которым мы пользовались в редких случаях.

А мне почему-то не сиделось на месте. Хотелось тотчас же узнать все о своих друзьях — все ли они остались живы после такого страшного дня. Перво-наперво зашел в блиндаж к помощнику по комсомолу Саше Крупецкову — моему верному товарищу еще со времен битвы на Волге, парню на редкость веселому. Когда на моей гимнастерке не было решительно никаких наград, Саша привинтил к ней свой собственный орден Красной Звезды, а Валентин Тихвинский, дивизионный наш фотограф, снял меня с этим орденом.

— Пошлешь карточку родным, — сказал Крупецков.

Я покраснел, но фотографию потом все-таки послал.

Мне и сейчас стыдно, что предстал перед односельчанами с чужим орденом. Правда, позже я признался им в этом. Однако сделать это было уже нетрудно: к тому времени появились и свои награды.

Крупецков был не один в своем блиндаже. Рядом с ним сидел Валентин Тихвинский. Были они очень мрачные. Перебирали молча какие-то документы. Поздоровавшись и освоившись с полумраком, я стал следить за их занятием. Перед Сашей и Валентином лежали десятки новеньких комсомольских билетов, и на каждом — короткая пометка: «Убит». Многие билеты были выданы их недолгим владельцам только вчера, накануне сражения, и почти на всех была заковыристая Сашина подпись. Фотокарточки же были сделаны Валей Тихвинским.

Я присел и молча стал помогать товарищам в горестной их работе.

Там же, в блиндаже Саши Крупецкова, я и сделал очередную короткую запись в своем блокноте.

Пичужка

«За Днепром встретил девушку-связистку. Все зовут ее Пичужка. Надо бы о ней написать в газету.

Ноябрь, 1943 г.»

Залитое солнцем поле полно звуков. Рокот тракторных моторов, резкий стрекот лобогреек, протяжные песни косарей, веселый говор девчат, крики перепелок сливались в один торжественный гимн колхозному труду. Груженные тяжелой янтарной пшеницей грузовики, вздымая клубы горячей пыли, взад и вперед сновали по степным дорогам. Была горячая пора уборки урожая.

Кто бы тогда мог подумать, что через год этот мирный край станет местом жесточайших сражений! Думала ли молодая колхозница Аня Печенежская, что руками, которыми она проворно и ловко вязала снопы, будет так же проворно и ловко среди грохота войны связывать концы оборванного телефонного кабеля, что ей, хрупкой девчонке, придется выносить вся тяготы самой большой, самой страшной и беспощадной войны!

…С запада надвигалась беда. Вскоре она докатилась и до села Новодоновка, что живописно раскинулось на берегу Северского Донца. Начались ужасные дни. Утром, пробегая по улице, Аня увидела на крыше сельского Совета флаг с той безобразной свастикой, похожей на огромного черного паука, которую когда-то рисовали в школе мальчишки, изображая фашиста. Вместо грузовиков с пшеницей по улице мчались черные машины, до отказа наполненные солдатами в плоских касках…

Самое страшное началось позже — это облава на девушек. И тогда Аня покинула родное село, убежала за Донец.

…Пятого июля 1943 года вздрогнул Донец от рева тысяч орудийных глоток: началась июльская битва.

Осколки снарядов и мин рвали телефонную линию. На нее то и дело выбегала девушка в выцветшей гимнастерке. Не обращая внимания на дикий вой осколков, она быстро бежала вдоль линии, находила повреждение. Загорелыми, огрубевшими, ободранными руками связывала концы проводов и так же быстро возвращалась обратно.

Это была Аня Печенежская. Вместе с Красной Армией прошла она весь длинный путь летнего наступления — от Северского Донца до Днепра. И темной сентябрьской ночью первой из девушек-связисток переплыла на западный берег Днепра. В эти дни ловкие руки девушки не знали усталости. Только разве ночью, в короткие часы передышки, они тихо ныли…

…Ночь. Рвутся недалеко снаряды, разбрасывая во все стороны жирные комья украинской земли. В хате чуть-чуть мерцает огонек. Накрывшись солдатскими шинелями, чутким сном спят подруги: они отдыхают после дежурства. Аня не спит. К ее ушам плотно прижаты телефонные трубки. Острый слух ловит тонкое, пчелиное гудение зуммера — «дззз… дззз…». Ни на минуту не смыкаются большие девичьи глаза: в любую секунду могут позвонить…

К утру ее сменяют. Не раздеваясь, она ложится отдыхать. Но назойливый зуммер еще долго гудит в ушах. Часто и во сне она говорит: «Включаю!.. Разговаривайте с «Сосной»…»