Наследник Земли кротких - [13]
Чекист Семён подошёл к столу и в свою очередь прочитал Зикино послание. Внимательно посмотрел на нас и молча вышел из комнаты. Зика прерывисто со всхлипом вздохнула, приходя в себя.
Её вызывали в ГПУ, потому что она работала в канцелярии патриарха.
«Следующей вызовут меня!»
- Я теперь доносчица. Мне не выкрутиться, — простонала Зика и безнадёжно расплакалась на моем плече. Я вскочила и потянула её за руку из кресла.
- Пойдем к батюшке. Пойдем прямо сейчас.
Я думала, что отец Владимир останется на ночь в Сретенском монастыре, как он и собирался. Но его куда-то вызвали. Полностью растерянные мы стояли во дворике монастыря, не в силах вернуться к себе домой.
- Тася, что случилось? — я обернулась к неожиданно подошедшему владыке Иллариону. Он часто видел нас с Зикой в своей канцелярии.
- Зику вызывали в ГПУ…
- Угрожали… угрожали… нет, не могу, — еле выговорила бывшая княжна — Я подписала…
Владыка не стал выпытывать подробности, понял девушку с полуслова.
- Пойдёмте.
Открыл храм и прошел в алтарь. Не помню, сколько мы молились, пока обе не почувствовали, как тает ледяная глыба ужаса в душе.
- Идите домой. В этот раз всё обойдётся, — устало сказал Владыка, выходя из алтаря.
На следующий день, помню он был хмурым и дождливым, мы с Зикой сначала проспали, потом долго возились с обычными домашними делами. Растапливали печки, кипятили воду. Потом домой вернулся Семён.
- Девчонки, куда вы ночью ходили? — тихо спросил он, закрывая за собой дверь в нашу комнату.
- В Сретенский монастырь, молиться, — мрачно ответила я. — Куда же нам ещё идти?
- Что же они за себя-то помолиться не могут? — еле слышно произнес чекист.
И только через месяц, когда владыку Иллариона арестовали, а потом отправили на Соловки, я поняла, о чём говорил наш подселенец. Вот только владыка отлично мог за себя помолиться.
- Мне показали дело Рогозиной Зинаиды, — продолжил Семён, мрачно глядя куда-то в сторону, — В нем нет подписанного согласия о сотрудничестве. Следователь Гуров начал напиваться ещё вчера. Сейчас он ничего не помнит. И не похоже, чтобы вспомнил.
Я, потрясенная, смотрела на Семёна, он никогда раньше не говорил о своей работе в ГПУ. Наши взгляды встретились. Чекист мрачно усмехнулся и заговорил, не отрывая взгляда от моего лица.
— Я сказал, Тася, что ты — моя гражданская жена. Потому ни тебя, ни твою подругу трогать не будут. Я сам прослежу, чтобы вы не вредили делу революции, — закончил он с пафосом в голосе. Я продолжала смотреть ему в глаза. Заявление, что я теперь чья-то гражданская жена меня не слишком взволновало. Искренний коммунист Семён, пылко убеждавший моего брата шагать в будущее, стряхнув пыль авторитетов, погиб в Крыму вместе с расстрелянными ранеными белогвардейцами, врачами и сёстрами милосердия. Вернувшись оттуда, Семён уже играл роль. Может быть, даже не до конца признаваясь в этом самому себе, но вполне заметно для меня. Трудно было пережить весь ужас Красного террора и остаться прежним идеалистом. Невозможно. Но он вел себя по-умному, так, как настоящие идеалисты не могут. В нужное время говорил нужные фразы. А вот что он при этом думал — другой вопрос.
Я его не боялась. В отличие от ГПУ. Поэтому посмотрев несколько секунд ему во встревоженные глаза, вздохнула.
- Хорошо.
Семён с облегчением улыбнулся, помедлил несколько секунд, подошёл ко мне, неловко ткнулся губами в щеку. Выпрямился.
- Тебе нужно будет иногда заходить ко мне в комнату. Олёна строчит на вас с Зикой, я видел доносы.
Тогда я не оценила его поступка по достоинству. Ведь не доставляло никакого труда доказать, что я никакая никому не гражданская жена. В одной с нами квартире жила доносчица. Мы с Зикой раздражали её тем, что молча не одобряли её грубое, вульгарное поведение. Подселенка пьяно ругалась в коридоре и на кухне, а Зика вечерами играла иногда на рояле. И хорошо, задушевно играла. Такой контраст был, видимо, дополнительным стимулом для Олёниных упражнений в эпистолярном жанре. Семён шел на серьёзный риск, чтобы нас с Зикой не трогали.
Отец Владимир, когда узнал обо всём, тяжело вздохнул и долго молчал.
- Я не подумал об этой угрозе, — сказал он, наконец, не поднимая глаз. — Вы же совсем ещё девчонки.
Отца Владимира тоже, естественно, вызывали на Лубянку. Требовали доносить на патриарха. Батюшка наотрез отказался.
Народные волнения в связи с переходом на Новый стиль всё усиливались. Резолюцию патриарха Тихона об отмене в богослужебной практике «нового» календарного стиля я тоже отлично помню. Её мы с Зикой переписывали в сотнях экземпляров на уже обычной, не очень хорошей бумаге, на половинках и четвертушках.
«Повсеместное и обязательное введение нового стиля в церковное употребление временно отложить…»
Советская власть не простила Первосвятителю явного неподчинения. Владыка Илларион был арестован. Канцелярию опечатали, делопроизводство вновь остановилось.
Обновленцы, сильно приунывшие после того, как патриарх Тихон был отпущен на свободу, снова начали действовать. У них появился новый руководитель, епископ Евдоким Мещеряков, бывший ректор Московской Духовной Академии, умный, образованный, в нем чувствовалась порода. Я разок видела, как он выходит от Патриарха, не в силах скрыть свое раздражение. О нашем первосвятителе епископ Евдоким отозвался так: «Все хи-хи да ха-ха. Да гладит кота». А что же он думал, Патриарх ему будет душу изливать?!
Я увидела ту девчушку в маршрутке, всю дорогу слушала ее разговор с матерью по громкой связи. Ненавязчиво страдала, пока не подумала: какой сюжет! А что, если эта больная девушка — та, которую уже 10 лет ждут в Долине-между-Мирами, в том месте, где могут общаться между собой представители разных цивилизаций? И только там она сможет найти спасение от неизвестного, но могущественного и опасного врага, который давно уже ее ищет, и даже почти нашел.
1024 г. Залесская Русь. Христианку Любаву принимают за ведьму в колдовском Муромле. На самом деле, она послух князя Ярослава, князю очень нужно выведать, где находится главное святилище Велеса в Залесье. Сможет ли Любава выполнить задание, переиграв при этом польского посланника, друга волхвов, настраивающего муромцев против князя Ярослава? Произведение построено на основе подлинных данных русских летописей, в соответствии с академическим представлением о славянской древности Иванова и Топорова, данных Этнолингвистического словаря Академии Наук.
Юная волшебница попадает ко двору короля, умело интригующего против прогрессоров с далекой Земли. В середине 22-го века земляне уже освоили солнечную систему. И, после изобретения «портальной вилки», представители высокоразвитой цивилизации попадают с Земли в средневековое королевство. Король для сопротивления могущественным землянам прибегает к помощи местной волшебницы. Но и у волшебницы есть свои интересы, тайна, которую ей требуется разгадать. Да, в королевстве её называют волшебницей, но кто она на самом деле?
Меотию, обезлюдевшую несколько столетий назад в результате нападения кочевников и заразного мора, заселили чужестранцы дартанаи. Вместе с выжившим коренным населением они заново восстановили страну. И если в центральных областях два народа мирно сосуществуют, то на границе со степью отношения между ними накалены. Сумеет ли присланный в провинциальный городок столичный военачальник создать оборонительные укрепления до начала войны со Степью, если его единственной союзницей становится та, которую его соотечественники свысока называют Суеверием Древнего города?
Капли застоявшейся воды из глубокой зеленой лужи брызнули даже на стекла джипа, мелкая щебенка застучала по дверце. Егор резко сбросил скорость. Опять зазвонил мобильник. — Егорушка, я тебя умоляю, — в трубке прозвучал Алкин голос, наполненный безмерной заботой, — сверни с трассы направо на 70-м километре. — Алла, я услышал, — из последних сил сдерживаясь, ответил водитель джипа, отключил мобильник, еще раз сверился с навигатором и тормознул перед поворотом направо. Это был где-то 55-ый километр трассы. Потрепанный внедорожник свернул с залитого лучами закатного солнца шоссе на песчаную дорогу, уводящую вглубь темного северного леса, и густые, разлапистые ели сомкнулись над ним.
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков. Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.
Джозеф Хансен (1923–2004) — крупнейший американский писатель, автор более 40 книг, долгие годы преподававший художественную литературу в Лос-анджелесском университете. В США и Великобритании известность ему принесла серия популярных детективных романов, главный герой которых — частный детектив Дэйв Брандсеттер. Роман «Год Иова», согласно отзывам большинства критиков, является лучшим произведением Хансена. «Год Иова» — 12 месяцев на рубеже 1980-х годов. Быт голливудского актера-гея Оливера Джуита. Ему за 50, у него очаровательный молодой любовник Билл, который, кажется, больше любит образ, созданный Оливером на экране, чем его самого.
О чем эта книга? Об американских панках и африканских нефтяниках. О любви и советском детстве. Какая может быть между всем этим связь? Спросите у Вадика Гольднера, и он ответит вам на смеси русского с английским и португальским. Герой нового романа Александра Стесина прожил несколько жизней: школьник-эмигрант, юный панк-хардкорщик, преуспевающий адвокат в Анголе… «Троя против всех» – это книга о том, как опыт прошлого неожиданно пробивается в наше настоящее. Рассказывая о взрослении героя на трёх континентах, автор по-своему обновляет классический жанр «роман воспитания».