Наследник - [32]

— На допрос, — пояснил он.

Я пробовал уговорить блюстителей закона перенести визит в прокуратуру на другое время, но им все было "до лампочки".

— Это ненадолго, — успокоил меня долговязый сержант. — Всего на полчасика.

Обещанные "полчасика" продлились до сумерек.

Следователь, с виду добродушный пожилой дяденька с круглым лицом и тронутыми проседью пышными усами, на двери кабинета которого значилось, что его фамилия Романчук, и что он — "по особо важным делам", прессовал меня с какой-то фанатичной страстью. Он явно задался целью сделать из меня убийцу. Но я от своих показаний не отступал.

— Карпычева и его гостя я повез к оврагу по их просьбе, — говорил я. — Там они вышли, спустились вниз, и больше я их не видел. Что происходило в овраге — я не знаю. Было темно. Стоял туман.

Всю мистическую подоплеку произошедшего я, разумеется, опустил.

Романчук заставлял меня отвечать на одни и те же вопросы снова и снова. Я рассказывал одно и то же по восемь-девять раз.

— Ладно, — наконец, проворчал он, видимо, отчаявшись уличить меня в противоречиях, — пока свободен.

— Пока? — переспросил я, подписывая протянутые мне листки бумаги.

— Пока, — утвердительно кивнул Романчук.

Его жесткий взгляд не оставлял сомнений, что будь у него хоть одна мало-мальски серьезная улика, указывающая на меня, он бы без раздумий упрятал меня за решетку.

Когда я вернулся обратно, я от усталости буквально валился с ног. Я мечтал только об одном — бухнуться в кровать и переместиться в царство Морфея.

— Что, отпустили? — поинтересовался открывший мне калитку Ширяев, пристально оглядывая меня с головы до ног.

— Отпустили, — холодно произнес я и кивнул на темные окна дома. — Хозяев нет?

— Пока нет. Еще не вернулись с похорон.

Я прошел вместе с ним в будку и обессилено опустился на кушетку.

— Ну, как живется в господской обители? — хитро сощурился мой напарник.

— Паршиво, — признался я.

— Ну, уж прямо так и паршиво! — иронично воскликнул Михаил, и, понизив голос, добавил. — Хозяйка-то теперь свободна.

— Как ты меня достал! — взорвался я. — Мелешь всякую чепуху! Хочешь на мое место — пожалуйста, уступаю! Насладись!

— Ну, всё, всё, всё, — виновато затараторил Ширяев, делая руками извинительные пассы. — Успокойся.

Но остановиться я уже не мог. Ехидное замечание напарника явилось той самой искрой, которая взорвала накопившийся во мне за последние дни порох. Я набросился на Ширяева с яростью тигра, и наговорил ему кучу всяких обидных вещей.

Срывать на ком-нибудь свою злобу, конечно, нехорошо. Но у меня попросту не выдержали нервы. Трудно сохранять невозмутимость, когда со всех сторон — сплошной негатив.

Мне было противно лицемерие Катерины, которая лишь делала вид, что переживает о смерти мужа. На самом деле она, по-моему, была ей только рада. Меня возмущало поведение Лидии Ивановны, которая демонстративно воротила от меня нос, словно я был не человек, а какая-то вонючка. Я снова стал испытывать ненависть по отношению к Радику, который смотрел на меня, точно маленький, озлобленный волчонок, готовящийся проявить свой охотничий инстинкт. И, наконец, меня откровенно бесило злорадство сослуживцев, которых, казалось, только веселили свалившиеся на меня напасти.

В общем, распалился я не на шутку. И если бы за воротами не загудел клаксон Баруздиновского джипа, у нас с Ширяевым, пожалуй, вполне могло дойти и до рукопашной.

Катерина с братом приехали одни. Лидии Ивановны и Радика с ними не было (они подъехали позже на такси). Мы не стали задавать друг другу вопросы и молча прошли в дом.

Поднявшись к себе, я, чтобы хоть как-то отвлечься от заполонившей мою душу черноты, включил телевизор. Там начинались новости. Первым в эфир вышел сюжет о похоронах Карпычева. Я увидел знакомые лица. Радик плакал. Лидия Ивановна, сгорбившись, потерянно смотрела куда-то перед собой. Катерина стояла неподвижно, низко склонив голову, на которую была накинута непроницаемая черная вуаль.

У меня на душе заскребли кошки. Я в сердцах выдернул вилку из розетки, разделся, погасил свет и нырнул под одеяло.

Как говорится, утро вечера мудренее.

Глава двадцать третья

Среди ночи снизу раздался какой-то приглушенный вскрик. Я приподнялся на кровати и прислушался. Вскрик не повторялся.

"Может, показалось?", — подумал я.

Я снова уткнулся в подушку, но зудевшее внутри чувство беспокойства словно выталкивало меня из постели.

"Пойду, посмотрю на всякий случай, — решил я. — В этом проклятом доме можно ожидать чего угодно".

Кстати, а почему в моей комнате так темно? Обычно по ночам в ней бывает гораздо светлее. Ах, вот оно, в чем дело! Ширяев не зажег во дворе фонарь. Странно. Включать ночное освещение входит у нас в правило, чтобы камеры видеонаблюдения могли фиксировать все происходящее вокруг.

Одевшись, я вышел в коридор и, опасливо озираясь по сторонам, стал неторопливо спускаться по лестнице. Донесшийся с первого этажа легкий скрип половиц заставил меня замереть. На фоне выходящего во двор окна по направлению к холлу быстро и бесшумно промелькнул чей-то силуэт.

У меня подпрыгнуло сердце. В висках запульсировала кровь. В доме явно был кто-то посторонний.