Наследник - [17]

— На том, что Вам это дело пришлось бросить, — подсказал я.

— Ах, да. Так вот. После первых ролей в кино, когда моя физиономия приобрела известность, меня вызвали в партком театра, в котором я тогда работал, и в жесткой форме потребовали прекратить заниматься всякой ерундой. Раньше ведь такие исследования не поощрялись. Все то, что не соответствовало марксистко-ленинскому учению о материализме, считалось откровенной чушью. Кто им только "настучал" — ума не приложу. И пригрозили, что если я не выполню это требование, то дальнейший путь в искусстве мне, как говорится, заказан. Я даже дословно помню гневную тираду секретаря парткома: "Советской культуре не нужны актеры, увлекающиеся всякими лженаучными теориями".

— И Вы бросили?

— Бросил. А что мне еще оставалось? Ставить под удар карьеру в угоду сомнительному хобби? Друзья на меня были не в обиде. Я им все объяснил — они меня поняли, поддержали. Но после этого мы, естественно, разошлись. Я очень долго их не видел. И вот, много лет спустя, я случайно встретил их на одном из светских приемов. Мы вспомнили нашу молодость. И они мне рассказали, что по Голосовому оврагу сейчас имеются новые данные. И эти данные заставляют относиться ко всем происходящим в нем явлениям очень и очень серьезно. В частности, в нем обнаружены лептонные поля. Тебе известно, что это такое?

— Нет, — честно признался я.

— Это эдакая своеобразная цепь, состоящая из атомов энергии. И вот по этой цепи, как по конвейеру, движется мысль. Лептонное поле — это проводник телепатического общения, то-есть, общения на уровне мысли.

— Вы хотите сказать, что Голосов овраг — это живое существо? — вытаращил глаза я.

— Нет, — помотал головой Карпычев. — Сам овраг не может излучать лептонную энергию. Но это может делать что-то другое, существующее в нем, и невидимое нашему глазу. Например, те же души, одну из которых тебе удалось заснять. Не исключено, что они таким образом общаются между собой. Одним словом, в Голосовом овраге обитает некий неведомый нам разум.

Хозяин пристально посмотрел на меня, словно оценивая эффект, который произвели его слова, и спросил:

— Ну как, сильно я тебя удивил?

— Сильно, — выдохнул я. — Даже очень сильно. Признаться, я не ожидал, что Вы так хорошо в этом подкованы. А, если не секрет, что Вас подвигло заинтересоваться аномалиями? Простое любопытство, или Вам когда-то довелось столкнуться с чем-то необъяснимым?

— Второе, — ответил хозяин. — Я ведь местный. Коренной Коломенец. Я родился в селе Дьяково, которое стояло как раз рядом с оврагом, и до конца семидесятых прожил там. Сейчас этого села уже нет. Во время подготовки к московской Олимпиаде его пустили под бульдозер, а всех жителей переселили в многоэтажки. Так что истории, связанные с Голосовым оврагом, мне известны не понаслышке. Одна из них затронула нашу семью. Это случилось в мае 1936 года, незадолго до моего рождения. Мой дед, которого звали Митрофан Никитович, ушел вечером на работу. Он работал старшим мастером на хлебозаводе, и в тот день у него была ночная смена. Погода выдалась ужасной. Небо заволокло тучами. Землю окутал густой туман. Моросил дождь. Вот он ушел, и с тех пор его больше никто никогда не видел.

— Его путь лежал через овраг? — спросил я.

— Да, — кивнул Карпычев. — Он всегда ходил через него. Это была самая короткая дорога. Поиски результатов не дали. Был человек — и нет человека. Как сквозь землю провалился. Даже фотографии никакой не осталось. Я обращался в различные архивы, но отовсюду получил отказ. Мол, в войну все сгорело.

Известный актер замолк и задумчиво уставился перед собой.

— Да-а-а, — протянул я, чтобы как-то заполнить возникшую паузу.

Карпычев очнулся, поднял глаза, тяжело вздохнул и поднялся с кушетки.

— Ладно, — сказал он, — хватит об этом. Пойду, узнаю, что этой особе было надо.

И он вышел из будки, оставив меня во взбудораженном состоянии. Я поймал себя на мысли, что если бы я знал про все это раньше, то ни за что бы не решился провести ночь в Голосовом овраге.

Ночью мне понадобилось выйти во двор.

Возвращаясь обратно в будку, я взялся за ручку двери, и с ужасом почувствовал, что она к ней прилипла. Клей! Моя кровь вскипела. Хоть бы это поганое отродье кто-нибудь придушил!…

Глава одиннадцатая

Судя по повышенному вниманию, которое источал по отношению ко мне Баруздин на следующем разводе, Катерина не преминула сообщить ему о том, что Карпычев удостоил меня личной аудиенции.

— Жень, останься, — попросил он, когда инструктаж был завершен, и все поднялись с мест, чтобы отправиться к месту службы.

Я снова придвинул к себе стул.

— Ну как, освоился? — приветливо улыбнулся шеф.

— Немного освоился, — ответил я.

— Какие впечатления о работе? Нравится? Не жалеешь, что к нам пришел?

Я пожал плечами.

— Работа — это не развлечение. Нравится — не нравится, ее нужно выполнять.

— Золотые слова! — воскликнул Баруздин. — Все бы так рассуждали. Ну что ж, пока я тобой доволен. Будем считать, что испытательный срок ты выдержал. Да и хозяину ты, вроде, приглянулся. Обычно он с охранниками подолгу не беседует. А тебя, видишь, выделил. На чем, интересно, Вы с ним сошлись?