Наследник фаворитки - [60]

— А ты помнишь песню, которую я тогда очень любила? Ты тоже знал ее.

В груди Алика так и захолонуло от испуга: неужели забыл слова? Не зря же он дотошно обо всем, касающемся привычек тети, выспрашивал у Леона. Нет, не зря. Алик с неподдельным чувством запел:

Сонный маленький город, где вы жили ребенком,

Где не было даже приличных карет…

Годы шли, вы поблекли, ваше платье увяло,

Ваше дивное платье, фасон менуэт…

Старуха, с умилением глядя на него, кокетливо стрельнула глазами и подхватила:

Сонный маленький город, где вы часто мечтали

О балах, о пажах, вереницах карет…

Она издала несколько неопределенных кхекающих звуков — то ли откашлялась, то ли выразила какое-то особое чувство.

Вскоре Алик воспринимал ее кхеканье примерно так, как раскаленная сковородка воду. Но в то же время продолжал льстиво улыбаться любезной тетушке.

На остатки денег, раздобытых после возвращения из Сочи, в диетическом магазине он ежедневно покупал продукты самого высшего качества, мыл посуду, подметал пол, вытирал мокрой тряпкой пыль.

«Ишь энцефалитный клещ, — думал он. — Дворянское отродье. Валяется каждый день в постели. Чего доброго, еще потребует, чтобы я жевал за нее пищу…»

«Эта высохшая кожа змеи имеет колоссальный склад продуктов, — писал он Юраше, который пока оставался в родном городе и с нетерпением ждал вызова. Он же и отправил оттуда по почте тетушке заранее написанные Аликом письма. — Одних сухарей запасла на десять лет. Штук триста консервных банок. На всякий случай! Слух о ее болезни и близкой «кончине» вздор, нелепость. Она всех нас переживет. Самая настоящая паразитка! Огрызок самодержавия. Я, родной племянник, у нее как прислуга, и все равно она подозрительно косит на меня глазом и третирует своим высокомерием. Я еще не выяснил, где и что у нее припрятано. Хитра и осторожна, как старая рысь.

Сегодня мы читали и толковали евангелие: «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви и брось от себя: ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну. И если правая рука твоя соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя: ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну…»

А тебя, дружок, соблазняет и правый, и левый глаз, и руки, и ноги. Так что будь начеку. Не поддавайся соблазнам. Братски обнимаю тебя, греховодника. Письмо немедленно порви».

Накануне отъезда Алика Юраша едва не на коленях умолял взять его с собой, обещал беспрекословно выполнять любое приказание, быть «мальчиком» на побегушках. Но Алик остался непреклонен: он боялся, что этот ловелас какой-нибудь нелепой выходкой может испортить все дело. Надо было самому осторожно провести рекогносцировку на месте.

Между тем дни бойко бежали, как река меж крутых бережков. Алик мужественно держался, отказывал себе в привычных удовольствиях, словно схимник, давший обет воздержания. Великая цель царственно, как солнце, светила ему, помогала преодолевать любые трудности.

Днем Алик был занят по хозяйству, а вечером занимал свою мнимую тетушку. Он вслух читал ей евангелие, жизнеописание девы Марии, повести Жоржа Сименона, Агаты Кристи и Лидии Чарской. Вспоминая молодость, она растроганно хихикала.

Преданно уставясь в немигающие глаза старухи, Алик с острым удовольствием думал, как он близок к решению своей основной задачи. Рано или поздно идея должна была прийти, осенить его, и она медленно, но неуклонно формировалась в сознании, как новые миры из туманностей вселенной.

За окнами шумели желтеющей листвой акации. Щедрое южное солнце заливало улицы прозрачно-желтыми потоками радости. Золотая осень была в разгаре. Звонко звенели трамваи. У школ и институтов плескалось молодое веселое оживление. Женщины несли с рынков тяжелые сумки с щедрыми дарами осени — помидорами, «синенькими», виноградом, сладким репчатым луком, перцем, битой птицей, свежей рыбой, дынями с медоносным запахом.

По улицам и дворам бегали шумливые детишки. Утром мужчины и женщины торопились на работу, к вечеру — по домам. Изо всех квартир неслись умопомрачительные запахи готовки.

А вечером в переулки выходили парни в начищенных штиблетах, свежевыглаженных брюках и фасонистых теннисках, с транзисторами в руках. А девушки, качаясь на каблучках, спешили на свидания, и их гибкие, спортивные фигурки и дерзкая красота привораживали взгляды. На улицах зажигались огни, и город словцо бы погружался в зыбкую, сладостную, фантастическую дрему.

Все сейчас казалось сказочным и нереальным — в вязкой черноте неба серебрились звезды, и неведомо куда плыла через одинокие, быстро бегущие тучки окутанная дымчатым шлейфом желтоокая лукавая красавица луна. Звучали доносившиеся невесть откуда обрывки музыки, громких разговоров, всплески смеха и приглушенная голубиная воркотня влюбленных.

«Не торопи меня, дружок. Бог терпел и нам велел, — писал Алик Юраше. У него была одна отрада — отвести душу в письмах. — Победа не дается без борьбы, Юрашка. А борьба — это тяжкий, изнуряющий труд. Но всякий праведный труд должен сторицей окупиться. Ибо, как говорится в евангелии, зерно, упавшее на добрую землю, принесет плод. И тогда держись, вселенная!