Наследник - [17]

– Мы скоро вернемся, – сказал Сергей Серафимович. Он взял под локоть черного человека и повел к дому.

Чаю Андрею не хотелось, и, убедившись, что Ахмет вновь занялся разговором с юной княжной, Андрей прошел в дом, намереваясь почитать у себя в комнате, пока все это не кончится, но, когда проходил мимо лестницы наверх, услышал, что сверху, из кабинета, доносится фортепьянная музыка. Играли Вагнера.

Странно. Зачем они поднялись туда? Чем занимаются?

Разумеется, шпионить дурно. Но Андрей не намеревался этим заниматься – он лишь хотел поглядеть, кто играет на фортепьяно.

Дверь в кабинет была прикрыта неплотно, так что, чуть расширив щель, он смог видеть все, что происходит внутри.

Родственники императора и Сергей Серафимович сидели вокруг стола, положив на скатерть руки. Посреди стола горели необычные свечи – большие, витые, они светились желтым пламенем, но внутри огоньков у кончиков фитилей горели яркие кроваво-красные точки. От этого света лица людей изменились, как под пламенем позднего тревожного заката.

Граф Теодор стоял у стола, и свет свечей, проникая в глубь его глазниц, зажигал там алые точки, словно угольки. Зрелище было зловещим и почти невероятным. Медиум был совершенно неподвижен.

Но Андрея более удивило другое: спиной к нему у пианино сидела Глаша, которая играла столь уверенно и профессионально, столь спокойно и привычно поводила головой, чтобы откинуть с лица пышные, распущенные рыжие волосы, столь царственно прямой была ее спина, что Андрей сразу же усомнился в том, Глаша ли это.

Андрей знал, что Глаша разбирает ноты и иногда (если никто не подглядывает) музицирует. Для себя, наигрывая старинные романсы. Но это было иное…

– Как вам уже известно, – говорил отчим, – господин Теодор обладает даром общения с потусторонними силами, и он любезно согласился помочь тем из нас, кто нуждается в выяснении истины.

По совершенно замкнутой комнате пронесся вдруг порыв воздуха, и пламя свечей метнулось, закружилось, словно кто-то привязал ниточки к верхушкам огоньков и теперь дергал за них.

– Что это? – спросила Мария Федоровна. От волнения в словах прозвучал резкий акцент.

– Я не намерен обращаться к средствам, – сказал медиум, – к которым вы, очевидно, уже привыкли либо слышали о них. Ни погашенного света, ни блюдечек, ни таинственных голосов – этого не будет. Простите, если вы ждете от меня представления.

Медиум также говорил с акцентом. Но акцент был мягок и почти неуловим. Без сомнения, господин Теодор был иностранцем.

– Ну и слава Богу, – сказал Николай Николаевич. – Не выношу фокусников.

– Благодарю, Ваше Высочество, – сказал господин Теодор. – Однако обязан предупредить уважаемых гостей, что они должны будут хранить уважительное молчание, ибо от меня потребуется напряжение всех сил моего организма.

– Тишина, – беззвучно сказал Сергей Серафимович. Музыка звучала странно, и Андрей далее не узнавал Вагнера, словно Глаша импровизировала. Ай да Глаша, простая душа…

Господин Теодор закрыл глаза и чуть откинул голову.

Откуда-то сверху, гармонично смешиваясь с музыкой и перекрывая ее, начал литься тяжелый низкий звук, настолько низкий, контрабасный, что его ощущаешь скорее кожей, чем слухом.

Пальцы господина Теодора вцепились в край стола. Лицо его пожелтело, глаза светились оранжевым.

– Кого вы хотите услышать? – сказал отчим. – Скажите, Ваше Величество.

– О нет, – сказала императрица. – Я буду промолчать.

– Тогда подумайте.

Вдруг они услышали шаги. Тяжелые, приглушенные ковром, близкие шаги. Кто-то невидимый, остановившись у стола, тяжело вздохнул.

Мигнула и погасла одна из свечей.

– Я здесь, – произнес глухой голос.

– Кто? – неожиданно громко спросил Юсупов. – Кто здесь?

Губы господина Теодора были сжаты, глаза закрыты. Андрей мог поклясться, что в двух шагах от него дышит невидимый человек.

– Вы хотели видеть меня, маман? – спросил он.

Вдовствующая императрица потянулась в ту сторону, приподнявшись на стуле. Сидевший с ней рядом Николай Николаевич удержал ее, положив руку на плечо.

– Георгий, – прошептала императрица. – Это ты, Георгий?

И тут в центре тяжелой, непроницаемой тьмы задрожал голубой огонек, как свет далекой звезды. Он растворялся во тьме, рисуя на ней контуры человеческого тела. Все молчали, не в силах оторвать взоров от рождения фантома из тьмы.

И вот уже можно увидеть, а может, скорее почувствовать, чем увидеть, молодого человека, нежно красивого, худого, чуть сутулого. Он был столь бестелесен и хрупок, что видно было, как тяжелы его плечам обер-офицерские эполеты.

Андрей увидел, как императрица зажмурилась, словно прогоняя видение, потом резким движением убрала с плеча ладонь Николая Николаевича.

Все ждали, что она скажет. Как ни странно, центром этой сцены было не видение, не дух давно уже умершего в молодости от чахотки наследника престола Георгия, которого Андрей знал по литографиям, а Мария Федоровна, его мать. Даже в столкновении с потусторонними силами решение принимали августейшие особы.

– Как ты… как тебе там, Георгий? – спросила наконец императрица.

– Спасибо, маман, – ответил тот. – Мне одиноко, мне печально. Но я смирился, как смирились и вы.