Наследник Атлантиды - [34]

И все же было что-то в интонациях старика, что мало соответствовало произносимым им словам. Сергей проработал в органах достаточно, чтобы научиться улавливать подобные оттенки. Собеседник был неискренен. Причем – Бурун был в этом уверен – не только не старался эту неискренность скрыть, но, напротив, самую малость выпячивал, ровно настолько, чтобы это не выглядело нарочитым.

Уехал Верменич утром. Уехал на такси – такого раньше за ним сосед не замечал, Ярослав Борисович жил достаточно скромно, хотя дом содержал так, что было ясно – средства у него есть. Но такой роскошью, как московское такси, он не баловался никогда. Был он с небольшой, на вид нетяжелой сумкой через плечо. Одет, пожалуй, несколько легко для осенней поры. Явно торопился, но обеспокоенным не выглядел. Зобов перекинулся парой слов с матерью Верменича – в том, что она на самом деле являлась его матерью, Сергей весьма сомневался – и получил подтверждение, что Верменич уехал по делам. По словам пенсионера, Ольга Олеговна выглядела несколько нервной, как будто бы отъезд сына ее… не столько взволновал, сколько огорчил.

К тому времени, когда за забором послышались шаги вернувшейся домой женщины, Сергей уже и не знал, как отделаться от говорливого старика. Кратко, но совершенно искренне поблагодарив за чай, он в сопровождении Геннадия направился к Ольге, которая без особого удивления, но и без явного интереса рассматривала сотрудников милиции.

– Да, Ярослав уехал. Нет, он не сказал, куда именно. Он взрослый мальчик и может поступать так, как ему заблагорассудится. Нет, я не знаю, когда он вернется. Нет, мне совершенно не интересно, зачем он вам понадобился. Я говорю нормальным тоном, молодой человек, а вам не стоит повышать тон на женщину, которая вдвое старше вас.

На этом беседа и завершилась. Ольга Олеговна всем своим видом выражала полнейшее нежелание не только сотрудничать с милицией, но и видеть ее, милицию, у порога своего дома. С таким отношением сотрудникам МВД, от опытного следователя до рядового патрульно-постовой службы, приходилось сталкиваться чуть ли не ежедневно. Прошли те времена, когда образ умного, честного и мужественного опера был обязательным компонентом любого фильма и любой книги, когда в милиции видели защитников. На экраны, на страницы печатных изданий выплеснулась мутная, грязная, вонючая волна обвинений и разоблачений. С какой-то жестокой, слюнявой радостью все и всюду обвиняли МВД во всех смертных грехах. Под вопли о повальном взяточничестве, о поборах и избиениях, поносили и поливали дерьмом всех. И тех, кто и в самом деле был нечист на руку, и тех профессионалов, которые считали ниже своего достоинства бросить низкооплачиваемую, тяжелую и опасную – чем дальше, тем больше – работу и уйти на вольные хлеба, в охранники, а то и в набирающую силу доморощенную российскую мафию.

Прошли времена доверия – в обществе зародилась ненависть к тем, кто обязан был по долгу службы или по велению совести это общество защищать. И все чаще вместо помощи опера получали в свой адрес лишь оскорбления. Это было вполне ожидаемо – но от этого ничуть не менее противно. Откуда у этой женщины такое неприятие? Что ей сделали, чем обидели? Или все это – лишь следствие воплей прессы, усилий кинематографистов, с восторгом выпускавших на экраны один за другим фильмы о благородных бандитах, ранимых душой проститутках, удачливых жуликах… которым безо всякого успеха противостояли тупые, алчные, ничего толком не умеющие люди в погонах. И даже те, кто все же пытался создать более или менее положительный образ сотрудника МВД, вынужден был делать это на тонкой грани между реализмом и комедией. Ничего более серьезного не примут, не оценят.

– Извините за беспокойство, – вздохнул Сергей. – Хочу лишь попросить… когда Ярослав Борисович вернется, пусть он с нами свяжется.

– Я передам ему, – сухо ответила женщина.

Позже, когда они уже сидели в машине, накручивавшей километры в сторону центра Москвы, Сергей вдруг довольно хмыкнул.

– Чему радуешься? – чуточку раздраженно буркнул Геннадий. Асфальт был мокрым, резина, как ей и положено, безнадежно лысой, а потому сержант полностью сосредоточился на дороге. – Говорил я тебе, вся эта затея обречена на провал.

– Не скажи. Кое-что мы узнали. Во-первых, эта его мамаша, безусловно, в курсе всех дел сыночка. Если бы ты меньше дулся и больше за ней наблюдал, понял бы – она отчаянно боится того, ради чего он уехал. Не за него самого, заметь.

– Уверен?

– Ну, может, я и не психолог, но кое-какой опыт есть, как у любого опера. Во-вторых, она ждала нашего появления. Может, и не в этот день, но ждала. Но нас с тобой она воспринимает лишь как досадную, но неизбежную помеху. И раздражена не тем, что мы явились, а тем, что явились слишком рано.

– Фантазия у тебя… – пожал плечами Геннадий. – Малдер, ты ищешь кошку там, где ее нет. Не строй из себя знатока женской души. Может, ей просто не нравятся менты.

– Ты всерьез думаешь, что если хотя бы треть наших бумаг не бред сивой кобылы, то она может жить рядом с ним и ни о чем не подозревать?

– Нет, но…

– Ладно. Будем надеяться, что он вернется до того, как полковник начнет выкручивать нам руки. Я должен поговорить с Верменичем.