Наследница Вещего Олега - [57]

– Мы очень рады видеть, что память моего брата так почитают в его владениях, – заговорил Торлейв, когда певец закончил и смолкли радостные крики. – Но нам очень хотелось бы узнать, как все же вышло, что его родной внук был принужден покинуть эти края и лишился власти, которую ему передал сам его прославленный дед.

И вот тут, даже до того как Ингвар и Мистина успели переглянуться и последний успел открыть рот, Эльгу пронзило холодом предчувствие: плесковская жена Аськи – далеко не самое худшее, с чем приехали родичи.

* * *

Остаток вечера гости слушали Мистину. На гуслях он не играл, зато умел изложить внешнюю сторону событий так гладко, что о внутренней никто бы и не догадался. Не в пример королеве Сванхейд, плесковским гостям было вовсе незачем знать, откуда взялись страхи, весной приведшие к народному возмущению.

– От этих христиан один вред, – сказал княжич Белояр, когда Мистина закончил. – Навья вера! Заморочат голову так, что и своих чуров забудешь. Вот Олега и наказали боги! Пусть едет к себе на Мораву, у своих чуров прощения просить. Я же от имени отца моего, князя плесковского Воислава Судогостича, и всего рода нашего тебе, Ингорь, и жене твоей желаю долгих лет править и здравствовать, а с нами, родичами вашими, жить в мире и согласии!

– Да будет жив князь Воислав! – крикнул Мистина.

– Будет жив! – разноголосо завопили за столами русы и поляне.

Бельша был явно доволен. Мать Эльги – Домолюба Судогостевна – приходилась Воиславу родной сестрой, поэтому с новой киевской княгиней плесковских Судогостичей связывало теперь очень близкое родство. С покойным Вещим же они состояли всего лишь в свойстве через Эльгиного отца, поэтому не видели причин жалеть, что внук того, Олег-младший, убрался с киевского стола. Остаток вечера Бельша и Ингвар обсуждали торговлю с греками и хазарами. К тем и другим уже были посланы люди – условиться об обмене посольствами для заключения новых торговых договоров.

– И чтобы уж совсем ничто дружбы нашей не порушило, предлагаю вам еще… – Ингвар глянул на жену, словно спрашивал: пора? Эльга торопливо кивнула, и он продолжал: – Еще одну свадьбу сыграть! У меня в Хольмгарде сестра есть, девица, в самой поре, и красавица. У тебя, я слышал, есть еще младший брат неженатый. Не хочешь ли посватать за него?

– Вот это уважаю! – радостно завопил Бельша и полез через стол обниматься. – У нас ясный сокол, как говорится, у вас серая уточка! Надо бы нам их вместе свести…

Эльга глянула на Мистину; он поймал ее взгляд и подмигнул украдкой. И именно в этот миг она поняла, как он напряжен и с каким трудом поддерживает веселое и любезное выражение не только на лице, но и в глазах. Эльга сама чувствовала, какой неживой выглядит ее улыбка. Она видела, что Торлейв и Хельги не разделяют общего веселья, почти не подают голоса, а на объятия будущих сватов смотрят мало что не с неприязнью. А на нее саму совсем не смотрят. Пока они молчали, но до сих пор, не считая положенных приветствий, им еще и не дали вставить слова. Что будет, когда они заговорят? Эльга едва сдерживалась, чтобы не ерзать на месте от беспокойства.

Но вид довольного братца Бельши ее успокаивал. Князья северных кривичей подтверждают союз и даже готовы добавить еще одну родственную связь. Альдис выйдет замуж в княжескую семью и, может быть, когда-нибудь станет княгиней – если Бельше наследует его младший брат Судимир. Будет выполнено обещание, которое Мистина дал женщинам Хольмгарда, и Сванхейд останется довольна своим сыном, которого едва не отвергла.

Пьяные гости уже принимались за песни, Борелют снова заиграл, кое-кто пошел плясать между столами. Мистина еще раз ей подмигнул, будто призывал быть повеселее. Потом двинул бровями и коротко кивнул, словно призывая к чему-то. И Эльга сообразила: встала и вышла из-за стола.

– А ну разойдись – дай княгине место! – с задором закричал Мистина и свистнул.

Народ с гомоном подался в стороны, и Эльга вышла на середину палаты, где всем было ее видно. Борелют заиграл плясовую, и она закружилась под веселые крики, свист и хлопки. Вился белый шелк убруса, мелькал и блестел голубой с серебром шелк далматики. Все смотрели только на нее; старейшины хлопали, отроки ревели от восторга, так что с кровли едва не сыпались щепки. Никто не замечал замкнутых лиц ее родичей по отцу, и ни о каком разговоре по делу сегодня больше не могло быть и речи.

Когда княгиня наконец махнула рукой Борелюту, чтобы перестал играть, и он оборвал гудьбу, она с трудом дошла до места. В ушах звенело, голова кружилась, и Эльга едва слышала восхищенные крики вокруг себя. Ингвар обнял ее, поцеловал раскрасневшуюся щеку, усадил, подал греческий кубок с медом.

– Ну, гости дорогие, поклонимся хозяину с хозяюшкой, да не пора ли нам спать-почивать! – с видом усталости от веселья прокричал Мистина.

Ему отвечал согласный гул и разноголосые выражения благодарности. Столы уже выглядели как поле битвы – кости и лужи пролитого пива. Кто-то остался допивать остатки в бочонках, кто-то прижал в углу челядинку, кто-то валялся под столом, кого-то отроки поспешно выводили на воздух. Пир закончился.