Наследница Вещего Олега - [24]

– Ты сам понимаешь, что мы не сможем ответить тебе прямо сейчас, – сказал более опытный в таких делах Вефаст, пока изумленный Асмунд пытался уяснить услышанное. – Мир или война – такое решает лишь князь со всей дружиной, а ни о чем подобном еще не заходило речи…

– Ох, не заходило! – отмахнулся Феофан. – Русы прекрасно знают дорогу и к Боспору Киммерийскому, и к Гурганскому морю. Ваши архонты много раз ходили туда. Никто не удивится, если и ваш новый архонт поведет туда свое войско, чтобы – как вы говорите? – стяжать славу и захватить добычу.

– То есть василевс хочет, чтобы Ингвар напал на земли каганата при Боспоре Киммерийском? – уточнил Кольбран.

– Именно так.

– Это должен быть просто набег – грабеж поселений, захват Карши или Самкрая, увод пленных? Еще какие-то условия будут?

– Об условиях мы поговорим в другой раз, – Феофан кивнул своим подручным, те отложили писчие палочки и встали. – У меня нет на это времени, за вами пришлют позже. Но вы пока обдумайте, насколько это условие подходит вашему архонту. Другого у меня для вас пока нет.

Глава 4

– Вот он. – Эльга вытащила из ларя нечто плоское, завернутое в богато расшитый рушник, и положила на стол. – Вроде не тяжелый.

Старинный серп полянских княгинь на вид ничем не отличался от прочих. Но сама обыденность его вида, при том, каким почетом было окружено это орудие из почерневшего железа, наводила на мысль об особенной, скрытой в нем силе, какую не увидишь простым глазом. Эльга и Ута даже не сразу решились взять его в руки, наконец обнаружив на дне ларя.

В этом ларе хранились принадлежности жертвоприношений и прочих священных обрядов, совершаемых полянскими и русскими князьями. Пару лет назад Эльге показывала его тогдашняя княгиня Мальфрид, а теперь Эльга показывала его своей сестре Уте. Чтобы отыскать нужное, им пришлось вынуть несколько серебряных, позолоченных чаш для сбора жертвенной крови, молот, которым оглушают крупных животных, жертвенные ножи, большие турьи рога в серебряной оковке, служащие для возлияния богам.

Серп лежал на самом дне. Вынутый из рушника, он казался слишком грубым, неуместным возле прочих священных сокровищ – блестящих позолотой, цветной эмалью и самоцветными камнями. А между тем стоил он, пожалуй, дороже всего прочего содержимого с самим ларем вместе. Любая чаша не дороже пошедшего на нее серебра. А в этом простом железном серпе на резной костяной ручке заключались все прошлые и будущие урожаи, сама плодоносящая сила нив полянских – бесконечная и неисчерпаемая, как время. На пожелтевшей, гладко вытертой ладонями многих женщин кости были вырезаны знаки земли, солнца, воды, плуга – вечное заклинание жизни.

Взявшись за костяную ручку, Эльга прикинула вес орудия. Пальцами другой руки осторожно прикоснулась к режущему краю, потом протянула Уте:

– По-моему, он тупой. Или так и надо?

Та посмотрела.

– Зубцы сточились. Надо кузнецам отдать. Видишь, он совсем сточенный уже.

– Жутко подумать, сколько ему лет, если он так сточен, а ведь каждый год им подрезали один рядок, да и все!

– Но вострили все равно каждый год, а лет через десять и зубцы перебивали.

– Его надолго не хватит. Еще две-три княгини – и придется ковать новый!

Эльга засмеялась: не много на свете вещей, срок службы которых измеряют в княгинях. А ведь она, восемнадцатилетняя княгиня русская, мать почти двухлетнего сына-наследника, перед этим серпом была девочкой. В его жизни предстоящая жатва была невесть какой по счету, а для нее – первой. Как тут не волноваться? Со времен переворота, отдавшего власть в руки ее мужа, это было первое важное дело, которое предстояло исполнить ей, новой владычице руси.

Вещий стал своим для полян, взяв жену здешнего княжьего рода. Ту, что воплощала не просто эту землю, а ее плодоносящую ниву. Эльга же была здесь почти чужой: ее связывало с этим краем лишь родство с Олегом. У нее не имелось здесь рода, что из поколения в поколение, от матери к дочери, от бабки к внучке передавал бы серп, обряды и песни. Она была как веточка, что пыталась прирасти к чужому корню, и серп для жатвенных обрядов не столько получила, сколько силой вырвала из рук прежней хозяйки.

Но вырвать мало – нужно удержать и приладить к делу.

Сейчас Эльга выжидательно смотрела на Уту. Двоюродная сестра была ее ровесницей, обучались они вместе, однако Ута уже однажды возглавляла жатвенные обряды – три года назад, в ту единственную осень, что пробыла женой ловацкого князя Дивислава и старшей жрицей его земли. Теперь же их предстояло проделать Эльге.

– Это не сложно, – начала объяснять Ута. – Держишь серп в правой руке. Вот так концом цепляешь пучок колосьев, отделяешь от рядка. Потом вот так режешь – раз, два, три. Он сам обрежет стебли по кругу. Главное, не выставляй вперед ногу и не дергай на себя, а не то поранишься.

Эльга взяла у сестры серп и повторила ее движения. Когда-то, еще до замужества, в Плескове их учили этому обеих, но за минувшие три года некрепкий навык совсем усох.

– Нет, так не годится. – Эльга положила серп обратно на рушник. – У меня неловко выйдет. Нельзя же мне учиться на глазах у всех этих баб! Они и так на меня косятся, а если еще слух пойдет, что у новой княгини дело из рук валится – совсем засрамят.