Наследница Магдалины - [59]

Она закусила губу. Молчание стало невыносимо.

— Именем Господа! Отвечайте мне! — прохрипел Симон и, схватив ее за плечи, стал сильно трясти.

— Я ничего не знаю, — прошептала она. — А если б и знала, то все равно ничего бы тебе не сказала! — и ее зубы обнажились в презрительной усмешке.

«Наглая гордячка, — подумал про себя де Монфор, чувствуя, как она дрожит в его руках. — Мы и не такие крепости брали». От ее волос пахло лавандой. У Алаи волосы были куда хуже. А вот у этой такие густые кудри. Симон ощупал их своими пальцами, словно поток сияющего пламени. И тут он обратил внимание на полные, розовые губы, белоснежную колонну шеи, на то, как судорожно вздымаются ее груди. Де Монфору захотелось женщину.

А прежде он гордился своим самообладанием, тем, что с легкостью отказывал куртизанкам и шлюхам, услаждающим его командиров. Он мог поиметь Алаи когда угодно, расстояние до нее было не так велико. Но между визитами к ней возникали длительные перерывы, к тому же она была на сносях. И впервые де Монфору захотелось дать волю своей похоти, предаться ей до полного изнеможения. Обладать — это право победителя. К тому же так хотелось отомстить Раулю де Монвалану за то, что случилось в Лаворе.

Вцепившись в ее локоны, он грубо впился в ее полуоткрытый рот. Она билась в его объятьях, пыталась кричать, но его продолжительный поцелуй не дал ей этого сделать. Прижав Клер к стене он стал тереться о ее тело. Она оборонялась до последнего, но это только еще сильнее подогревало его желание обладать ею… Нет… Он навсегда заклеймит ее своим личным клеймом. Симон взял ее грубо, прямо на полу покоев ее замка, задрав ей платье выше пояса, как простой шлюхе. Опершись на ее запястья ладонями, он грубо проникал в нее, расплющивая ее тяжестью своего массивного тела, он проникал все глубже, грубее, быстрее. Он стал кусать ее губы и вскоре ощутил во рту соленый привкус ее крови. Он впивался в нее, грыз, кусал, ставил синяки на ее теле… Казалось, он готов проткнуть ее насквозь.

Он вошел в нее последний раз, и семя его пульсирующей струей излилось в ее утробу. На лице Симона заиграла победоносная улыбка. Сейчас эта женщина символизировала для него все владения Раймона Тулузского. Изнасиловать, поглотить, засеять своей волей. Эти земли уже никогда не будут южными.

— Черт с ним, с твоим мужем, — прошептал он, не вынимая из нее свой член. — Пусть бегает, прячется. Поймать его — теперь лишь вопрос времени.

ГЛАВА 21

Монвалан, июнь 1211 г.

Неподвижный, словно мельничный пруд, Тарн отражал серебряную луну. Рауль, ослабив поводья, дал Фовелю напиться и посмотрел на другой берег реки, где лежали покрытые лунным сиянием земли Монвалана, родной дом, раздавленный кулаком северян в то время, как сам Рауль скакал в противоположном направлении.

Городок Монвалан разрушен не был, однако его население подверглось серьезной чистке. Останки гарнизона все еще гнили на крепостной стене, и церковный колокол, в течение последних пяти лет звонивший крайне редко, теперь призывал народ к ранней мессе и объявлял начало комендантского часа.

Солдаты с ненавистным красным крестом на плащах срывали свою злость на местных жителях. Де Монфор разбил в центре города лагерь наемников и демонстрировал жителям Монвалана, что бывает в случае, когда кто-то поддерживает местного дворянина.

Чувство вины не давало покоя душе Рауля. Мысленно он вновь и вновь повторял то, что по ошибке совершил после Лавора. Вместо того чтобы вернуться к Клер, он погнался за несбыточной мечтой и в результате ничего, кроме временной утехи собственной плоти, не добился, зато потерял все, что имел прежде. И, главное, случилось это так неожиданно, разве что разразившаяся тогда гроза могла явиться своеобразным предзнаменованием грядущих бед.

Основная часть отряда Рауля пополнила Тулузский гарнизон, где сейчас перед лицом длительной осады был на счету каждый воин. Сам же Рауль, взяв с собой нескольких верных рыцарей, отправился в ночную разведку владений, которыми меньше месяца назад он распоряжался по праву родового наследства.

«Теперь я вижу, что все потеряно», — именно так пел жалобным голосом менестрель в Фуа. Но не потеряно, а украдено. На этой мысли Рауль что-то тихонько нашептал на ушко коню и направил его в черную блестящую воду. За спиной послышался тихий плеск от других лошадей. С обмотанной шерстью сбруей и укутанными в холстину копытами они скакали по полям, залитым лунным светом, через виноградники, после чего свернули к пещерам, в которых Монвалан дал прибежище катарам-беженцам из Ажене.

В ночной тиши слышались трели сверчков. Клочья облаков проплывали на фоне серебристого сияния луны. Рыцари прибегли к светомаскировке. Их блестящие доспехи были тщательно закрыты плащами, а лица специально перемазаны грязью. Стараясь держаться в тени, они взобрались на холм и поскакали по узкой горной тропе, ведущей к пещерам. Когда они прибыли на место, сердце Рауля оборвалось. Пещеры были покинуты, в них несколько дней уже никто не жил. Угли костров уже давно успели остыть. Перевернутый котел, миски с остатками еды и забытая кем-то туфля красноречиво говорили сами за себя.