Наследница царицы Савской - [29]

Гелика замолчала. Колхидянка смотрела на нее, не выказывая никаких чувств. Гелика покраснела и потупила глаза. Она так сильно впилась ногтями в ладони, что побелели костяшки пальцев.

Наконец взгляд темных глаз колхидянки обратился ко мне. Она кивнула и протянула мне руку. Скрывая свое нежелание касаться ее, я легонько сжала ей пальцы, коротко, лишь для соблюдения обычая. Ее кожа была белой и прохладной, словно мрамор.

– Она пойдет с тобой, царевна, – сказала Гелика.

– Нам повезло, что ты знаешь ее язык, – с улыбкой поблагодарила ее я.

– Совсем немного, – ответила та, – я выучила его давно и многое позабыла.

Она все еще стояла, вцепившись в тяжелые складки своего платья. Я снова поблагодарила ее и умоляюще посмотрела на Нефрет и Нааму:

– Нам нужен посредник, чтобы с ней говорить. Пошлите к отцу за ее переводчиком.

Мне показалось странным, что госпожа Даксури не знает ни слова на нашем языке. На ее месте я бы поспешила выучить язык своей новой родины, чтобы не зависеть от милости чужестранцев. В отличие от меня, она не позаботилась даже о том, чтобы выучить торговое наречие, – еще одна глупость со стороны того, кто отправляется в далекий путь.

Но с помощью Гелики я по крайней мере смогла выполнить свой долг перед новой отцовской женой. Я провела госпожу Даксури через лабиринт дворцовых покоев, образованный бесчисленными пристройками, непрестанно добавлявшимися, чтобы угодить каждой новой царице. С колхидянкой я оставалась только до тех пор, пока не убедилась, что она не выказывает недовольства своими покоями, а затем поспешила в гаремный сад во внутреннем дворе. Там женщины моего отца, словно цветы, склонившись друг к дружке, жалили новую невесту словами, острыми, будто колючки. Когда я вошла, болтовня на миг прекратилась, а потом они поняли, что это всего лишь я, и продолжили.

– Ночные вороны, – сказала Адафь, – а она – воронья царица. Наш царь любит яркие слова и яркие наряды, ей тут ничего не светит.

Из группки иудеек послышались слова Ешары, едкие, словно уксус:

– Никому из нас тут ничего не светит, что уж говорить об идолопоклоннице из какой-то глухомани.

– Наши боги по крайней мере не стыдятся показывать свои лица, – отрезала Адафь.

Собачки Меласадны, раззадоренные громкими голосами, залаяли. Эти настойчивые визгливые звуки, перекрывая злобные замечания, напомнили женщинам о том, кого они обсуждают.

– Надеюсь, это не единственный ее наряд, а то черный на свадьбе – к несчастью.

– Да эта невеста сама по себе – несчастье. Видели, как она смотрела на нашу царевну? Не удивлюсь, если она прокляла ее.

– Не завидую я ее девицам-служанкам. Или это у нее мужчины-служанки?

– Мужчины в женских одеждах… Даже если они на самом деле не мужчины, все равно, так одеваются только жрецы Дагона, а уж с ними-то все понятно.

– Несладко придется нашему царю, когда обо всем этом узнает новый пророк. Черные собаки, да еще и…

– Несладко придется нашему царю в брачную ночь, – сказала царица Наама, и услышавшие это засмеялись.

– Но тебе, Наама, никогда не было дела до собак, – тихо сказала Меласадна.

Я жестом подозвала Нимру и Кешет. Жены и наложницы отца так углубились в свои сплетни, что никто не заметил, как мы вышли из сада, молча и тихо ступая, пока не оказались за расписными колоннами. Теперь, когда никто уж точно не мог видеть и слышать нас, мы втроем переглянулись, схватились за руки и побежали со всех ног по длинному коридору к кухне. Остановившись у кухонных дверей, мы хохотали, пока не начали задыхаться.

Стоило нам успокоиться, Нимра сказала:

– Черные собаки и черные сердца.

И мы снова расхохотались. Мы были так юны, что видели в стычках взрослых лишь пищу для своего веселья.

Ахия

«Хоть он и царь, но в глазах Яхве – всего лишь человек», – в сороковой раз напоминал себе Ахия, ожидая в большом дворе, пока Соломон выйдет из своих покоев. В конце концов, кто такой царь? Человек, которому другие решили подчиняться, не более. «А когда люди устают подчиняться тому, кто ничем их не лучше, они видят свое заблуждение и вновь склоняются перед законами Яхве».

«И перед Его пророком», – прошипел тихий голосок. Лишь Ахия слышал его. Он силился подавить соблазн: «Нет. Нет, я не буду слушать. Я тоже всего лишь человек».

Но не обычный человек, а слышащий голос Яхве, доносящий слово Яхве до людей. Этого он тоже не мог отрицать. Именно поэтому слышный лишь ему шепот обладал такой притягательной силой. Но Ахия не хотел попадаться на эту соблазнительную приманку. «Я не лучше других. Я посланник Яхве, только и всего».

Он уцепился за эту мысль как за путеводную нить, надеясь, что она, связывая его с делом длиной в жизнь, окажется достаточно прочной. Ведь и сам Ахия был всего лишь человеком, мужчиной, который смотрел в черные глаза разврата и выстоял против чужеземных соблазнов. Который прошел через весь золотой город царя Давида, от Конских ворот до самой Храмовой горы и обратно по вымощенным булыжником улицам к царскому дворцу. И, хотя Ахия измучился, он не захотел остановиться и отдохнуть. «Если я не могу увидеться с первосвященником, я брошу вызов самому царю Соломону. Да. Так даже лучше. Это показывает, насколько сильное оскорбление он нанес, раз Яхве приказывает мне изобличить его».