Наследница царицы Савской - [24]

Люди обращали внимание лишь на ее блестящие волосы, водопадом струившиеся по спине, на ее кожу, сиявшую, словно густые сливки в алебастровой чаше, на совершенные, будто полная луна, очертания ее губ и грудей. Смотревшие на царевну пытались определить, чего она стоит. Думали они только об одном – что имя, данное ей, истинно.

Она была прекрасна.

Достойная невеста для великого царя. А потому, когда новый правитель восстававшего между землями аммонитян и прибрежными городами царства захотел заключить договор с ее отцом, ее вместе с другими сокровищами отправили в город Давида-песнопевца.

– Твоя красота будет сиять самоцветом в короне мужа, – говорила ей мать.

– Твоя красота сделает тебя его любимой женой, а твоего сына – наследником, – говорил отец.

Никто не спросил, хотела ли она стать самоцветом в короне Соломона или его любимой женой. Она была красавицей. Судьба уготовила ей путь царской жены и матери, а браком скрепляли договор.

И никто не сказал ей, что красота – западня, ловушка для дураков. До этой истины Наама дошла сама, и это нелегко ей далось.

– Держите зеркало ровно, а то мне не видно.

Наама со всех сторон рассматривала себя в овальном зеркале, большом, словно щит. Бронзовая поверхность сияла, как солнце. Это придумала она сама: бронзовое зеркало отражало не так четко, как серебряное, зато, благодаря его большим размерам, она могла видеть себя во весь рост, определять свою полную цену.

Две ее служанки держали бронзовое зеркало, а Наама внимательно изучала свое отражение. Что ж, выглядела она хорошо. Несмотря на рождение ребенка, ее тело осталось гибким и женственным. Сосуд, достойный принять любого царя. «Даже великого Соломона». Эта мысль больно ее уколола – Наама увидела, как нахмурилось ее отражение, и поспешила разгладить складки недовольства. Если слишком часто поддаваться раздражению, портится лицо. Этого Наама не могла себе позволить. «Ведь я хочу, чтобы Соломон был только моим. А у него столько женщин!»

Гарем израильского царя был так же богат женщинами, как базар в Дамаске – роскошными товарами. Наама делила своего царственного супруга с женщинами из всех известных ей земель и некоторых неизвестных. Царю Соломону были дарованы жены из Египта и пяти городов-государств Филистии. Он взял женщин из Идумеи, Моава, аммонитских земель, Троады, с Крита, из Мелита. Тир, Сидон и даже Афины с радостью отдавали царю Соломону своих сестер и дочерей. В стенах дворца из кедра и золота собрались царицы из всех стран, лежащих вдоль Царского пути, Шелкового пути и Приморского пути. Ко двору царя Соломона присылали женщин даже царства, через которые с далекого холодного севера шел Янтарный путь. А теперь темная Колхида наконец склонилась перед величием Израиля, прислав старшую царскую дочь в подарок Соломону.

Столько цариц. Столько красивых женщин. Но царь никого из них не выделял.

Последней женщиной, которой царь даровал свое особое расположение, была Ависага. Теперь Наама понимала, какой спокойной была на самом деле ее жизнь в первые годы правления мужа, – ведь не имело смысла даже пытаться вырвать Ависагу из сердца Соломона, и все обитательницы гарема знали это. Какой бы искусной и красивой ни была женщина, разве могла она состязаться с первой любовью царя, быстрый ум и резвые ноги которой помогли ему попасть на трон?

Но Ависага умерла уже больше двенадцати лет назад, а убивший ее ребенок оказался всего лишь девочкой. Благодарение Мелькарту за эту милость, ведь, роди она мальчика, его бы объявили наследником престола вместо Ровоама. А так – сыну Наамы предстояло унаследовать трон. Царь Соломон поклялся в этом в прошлый, пятнадцатый день рождения Ровоама. Объявил об этом прилюдно, чтобы никто не сомневался.

Но сомневалась она. «Это царство стоит на песке, а корону здесь дают по прихоти. Вероломство, коварство, соблазн – вот что здесь приносит власть. К этому прибегну и я, чтобы следующим на Львиный трон взошел мой сын».

Наама повернулась перед зеркалом, оценивая, как выглядит шаль, накинутая на ее гладкие плечи. Маленькие серебряные полумесяцы сияли на легкой ткани, выкрашенной в темно-синий. Наама хотела выглядеть так, словно ее тело окутано полуночным небом. Рисунок для роскошной шали придумала она сама. Если накинуть на обнаженное тело эту полупрозрачную ткань, так, чтобы очертить ее зрелые формы, она сможет сравниться с самой Астартой, будет воплощением восходящей луны. Конечно, тогда Соломон не сможет устоять.

Но разве это имело значение?! Наама снова увидела в зеркале, что хмурится. Ведь она и так нравилась царю, он говорил ей об этом. Он наслаждался ее ухоженным телом, хвалил ее вкус и ум, любовался орнаментами, которые она придумывала.

Точно так же он наслаждался всеми, точно так же он хвалил других!

Именно это тревожило Нааму. Соломон делал для нее не больше, чем для всех остальных женщин, попавших в царский гарем. Царь ко всем относился одинаково, от дочери фараона и до новенькой диковатой наложницы с киликийских холмов. Соломон тщательно отмерял свою щедрость.

Как могла она полагаться на это бесстрастно установленное равенство? Ведь оно будет длиться лишь до того момента, пока новая женщина не завоюет его сердце. «И, если она родит сына, я и засохшего финика не дам за будущее моего ребенка, несмотря на все царские обещания!»