Наследница бриллиантов - [26]

Он вошел в кухню — просторную, оснащенную самой современной бытовой техникой и чистую до стерильности. Открыл огромный американский холодильник, где уместилась бы еда на сто человек. Достал из морозилки формочку со льдом и наполнил им широкий низкий стакан. Потом вернулся в гостиную, привычным жестом откупорил бутылку бурбона, налил в наполненный льдом стакан янтарного виски и поставил на стереопроигрыватель пластинку с адажио Альбинони.

На столике рядом с креслом стояла фотография в серебряной рамке — Мануэлла с детьми.

— Привет тебе, дорогая моя шлюха, — сказал он, глядя на фотографию. — И вам привет, мои дорогие невинные детки.

Зазвонил телефон. Пьетро снял трубку и сразу же узнал голос Марии Карлотты. Несмотря на плохое настроение, Пьетро был рад поговорить с сестрой. Пьетро всегда чувствовал в ней родную душу. Они оба были ранимы, незащищенны, легко теряли надежду, и это соединяло их особой, им одним понятной связью. Вот и сегодня оба были на грани отчаяния. Пьетро рад был бы помочь сестре, но что он мог сделать, сидя здесь, в своей римской квартире? Мария Карлотта в лучшем положении, чем он: ей всего двадцать три года, у нее вся жизнь впереди. Соня, эта хитрая интриганка, захомутает для нее богатого мужика, уж будьте уверены, чтобы с его помощью решить свои материальные проблемы. Нет, не мужлана с туго набитым кошельком, а вполне утонченного молодого человека, который станет подходящей парой для хрупкой в психическом плане Марии Карлотты. А от него, Пьетро Ровести, какой толк? Что он может для нее сделать? Наследство деда, казавшееся баснословным, утекло между пальцев, все продано, включая дома, виллы, особняки и даже знаменитое издательство. Правда, еще остались тысячи миллиардов, таинственно исчезнувших на пути из Панамы в Лондон, и если они найдутся, а найтись они должны обязательно, Пьетро снова разбогатеет, к нему вернется былое могущество Ровести. Уже много лет Пьетро платил частным сыщикам, занятым поисками пропавшего состояния. Он не верил, что такие огромные деньги могут исчезнуть, растаять, как весенний снег. Где-то они лежат, надежно спрятанные, и ждут, что кто-нибудь их найдет.

Поговорив с сестрой, Пьетро со стаканом в руке лег на диван и закрыл глаза. Последние звуки адажио, лишая его всякой надежды, переворачивали душу. Из наклоненного стакана на ковер выпал кусочек льда, пролились последние капли. «Я стану твоим паладином, сестренка», — подумал он и провалился в глубокий тяжелый сон.

ГЛАВА 4

Паоло Монтекки, выйдя из гостиницы «Даниэли», остановился на набережной Скьявони. Яркое солнце освещало белый каменный мост справа, и на него больно было смотреть. Дул резкий холодный ветер, но в воздухе чувствовалось неуловимое дыхание весны. Паоло поднял воротник своего светлого плаща, перетянутого широким поясом, и поплотнее надвинул шляпу, чтобы ее не унесло ветром. На секунду он оглянулся, любуясь строгой красотой гостиницы — здания пятнадцатого века с белой арочной галереей по всему фасаду в стиле венецианской готики.

Но сказочное великолепие этого самого фантастического в мире города рождало в душе Паоло отнюдь не восхищение. Глядя на беззвучно снующие гондолы, он подумал о темных преступлениях, которые так просто скрыть в зеленоватых водах старинных каналов. Смутное предчувствие беды охватило его, но он постарался освободиться от этого наваждения, нелепого в такое солнечное мартовское утро.

Паоло приехал в Венецию не для того, чтобы еще раз взглянуть на ее красоты и воскресить в памяти годы романтической юности. Сюда его привели дела. Он должен был встретиться у консерватории Бенедетто Марчелло с Марией Карлоттой, учившейся здесь по классу скрипки. Затем он собирался пригласить ее позавтракать в кондитерской «У Гарри», где когда-то любил бывать Хемингуэй, и уговорить с ним работать. Статьи, подписанные Марией Карлоттой Ровести, должны были пробудить читательский интерес и поднять престиж его журнала, специализирующегося на моде, сплетнях и скандальной хронике.

Он шел по направлению к площади Святого Моисея. В свои сорок пять лет он продолжал воспринимать жизнь как праздничное действо, как беспрерывный спектакль, в котором он исполнял роль дурашливого умника или умного дурака, вызывая постоянный восторг публики. Все, что он делал, он делал как бы на сцене, под несмолкаемые аплодисменты тех, кто занимал первые ряды партера.

От сильного ветра глаза его начали слезиться, поэтому улица, по которой он шел, казалась покрытой рябью, словно он видел не ее, а ее отражение в воде канала. Фигуры редких в этот час прохожих кривились и изгибались, будто он смотрел на них через граненое стекло. Паоло вдруг почувствовал, как бьется его сердце, — так всегда с ним бывало перед важным делом или серьезным испытанием. Он знал, что ему предстоит нелегкий разговор, но рассчитывал на свое умение убеждать.

Мария Карлотта, самая младшая и самая интеллигентная в семье Ровести, могла принести ему большую удачу. Дело в том, что великая издательская империя, созданная некогда Джованни, продолжала носить имя своего основателя, хотя после краха и перешла к новым владельцам. Громкая фамилия Марии Карлотты должна была открыть ей двери в самые элитарные дома, в самые высокие и закрытые от посторонних глаз круги общества, вызывающие жгучее любопытство читателей. Паоло Монтекки не сомневался, что светские новости за подписью Марии Карлотты Ровести, анекдоты и сплетни, что называется, из первых рук резко поднимут тираж журнала «Стиль», создадут ему рекламу и принесут миллиардные прибыли. Этот женский еженедельник Паоло получил в плачевном состоянии, но за очень короткий срок сумел реанимировать и вернуть ему былой престиж.