Наследие кельтов. Древняя традиция в Ирландии и Уэльсе - [6]

как будто они вообще никак не соотносятся с жизнью, а глубинный их смысл интересен

лишь этнографам. Однако отстранённость, якобы высвобождающая материал для

настоящего исследования, опять-таки не всегда позволяет разглядеть достоинства, какие

видят в этом «материале» те, кто ищет в нём прибежище. Иные ученые, хотя и видят в

сказках лишь способ приятно провести вечер, тем не менее, отдают должное традиции,

неотъемлемой частью которой они являются, как бесценному наследию, источнику

вдохновения даже в нашем современном мире.

Хотя давний рационализм с трудом сдает свои позиции, исследователи нашего времени

смотрят на народные сказания совершенно иначе, нежели их предшественники еще

полстолетия назад. Все больше растет осознание глубокой значимости тех реалий,

которые не вполне соотносятся с категориями рассудка и не могут быть объяснены в

рамках истории и науки. Исследование социальной антропологии и истории религий

привело многих ученых к пониманию, что в ходе несчетных эпох люди находили в

народных сказаниях опору для своей материальной и духовной жизни. Во всем мире

народ видит в этих священных преданиях, или мифах, «свидетельство некой первичной,

более значительной и более важной реальности, которой определяется нынешняя жизнь,

судьбы и дела человечества; знание ее обеспечивает человеку мотивацию его ритуальных

и моральных деяний, нередко подсказывая ему, как именно он должен поступить». Более

того, при всей фантастичности эти повести на протяжении столетий были неиссякаемым

источником вдохновения для поэтов и художников. Лишь слепая гордыня может отмести

все эти свидетельства как лишенные или почти лишенные какого бы то ни было значения.

В наше время психологи пришли к выводу, что обращение к этой «сокровищнице

архетипических форм» бесценно для лечения душевных заболеваний — по сути, это

лишь повторное открытие «жизнетворных» сил, которыми наделяли эти сказания наши

предки. Другие исследователи усматривают в народных преданиях комплекс

метафизических доктрин и утверждают, что, хотя сам нынешний народный сказитель,

может быть, не осознает и не понимает важности всего, чем он владеет, «то, чего он не

осознает и не понимает, само по себе превосходит эмпирическую науку и реалистическое

искусство "образованного" человека». Распятие останется распятием, даже если им

забавляется маленький ребенок, но считать его при этом лишь игрушкой или видеть в нем

лишь эстетическое украшение — значит отрицать его истинную природу и сущность.

Меняются теории, смещаются акценты, но все больше современных исследователей,

включая тех, кто не склонен выносить окончательный приговор относительно природы

мифов, стараются изучать традицию со всем уважением, какого она заслуживает,

понимая, что «мудрость родилась не в один день с нами».

Как уже говорилось, традиционные предания в кельтских странах подвергались

сакрализации, что налагало отпечаток и на самый акт исполнения предания, и на того,

кто его исполнял, и даже на тех, кто его слушал. Совершенно ясно, что прототипами

фольклорных сказаний были отдельные элементы целостного «священного предания»

дохристианских кельтов. Однако прочитывать таким образом сохранившиеся поныне

версии весьма сложно. Самые ранние рукописи, содержащие тексты этих преданий,

датируются XII в., хотя совершенно ясно, что изначальная их запись восходит к много

более раннему периоду. Эти остатки древней традиции дошли до нас от христиан

переписчиков, и, конечно, — хотя само по себе удивительно, что они вообще их

переписывали, — они позволяли себе при этом вольности, недопустимые при устной

передаче священной традиции. Мы уже цитировали ирландский колофон, завершающий

сагу «Похищение быка из Куальнге» и благословляющий всех, кто запомнит текст этой

повести без изменений. Но в рукописи сразу вслед за ним идет латинский колофон,

выражающий традиционную точку зрения монастырских переписчиков. «Но я,

записавший эту повесть, а точнее — сказку, не верю тому, о чем говорится в ней, ибо

есть здесь и козни бесовские, и вымысел сочинителей, и похожее на правду, и

непохожее, а иное служит лишь для развлечения глупцов».

В какой мере тексты сказаний, найденных в средневековых рукописях, были произвольно

изменены или перекомпонованы, сейчас сказать уже невозможно. Мы даже не уверены,

что более ранние версии являются и заведомо более аутентичными. Натыкаясь на истории,

не поддающиеся пониманию или противоречащие другим аналогичным текстам, мы

невольно склонны обвинить переписчиков в домыслах. Но колофон гласит, хотя,

возможно, смысл не в этом, что одни истории похожи на правду, а другие нет.' Поскольку