Наследие Божественной Орхидеи - [13]

, – возразил Рей. – Когда придет твоя очередь сесть за руль, ты сможешь выбирать музыку.

– Но ты не дашь мне вести машину.

Его светло-карие глаза озорно сузились.

– Вот именно.

– Отлично. Но когда мы доберемся до дома, диджеем буду я.

Рей изобразил на лице отвращение. Потом он потянулся к ящику с сигаретами и достал одну из желтой пачки.

– Мы действительно должны там быть?

– Ответ, конечно, «да», – ответила Маримар. Она была без обуви, и ее пятки упирались в приборную панель. Пальцы ног с накрашенными красным лаком ногтями подрагивали в прохладном воздухе Среднего Запада. – Она наша бабушка.

– Орхидея осталась одна. И уже старая. Она хочет внимания, а это единственный способ его получить.

Он зажег сигарету одной рукой и бросил металлическую зажигалку, еще одну памятную вещь, оставшуюся от давно умершего отца, в бардачок под радио.

– Сколько ей лет? – спросила Маримар. – Наверное, где-то между шестьюдесятью и восьмьюдесятью.

– Знаешь, однажды я решил поискать в ее вещах, чтобы узнать, что она скрывает. Почему она такая загадочная. У нее в ящике был гребаный питон.

– Он сбежал из зоопарка поблизости.

– И случайно оказался у нее в комоде? Ладно. – Рей скривился в притворном согласии. – Он ужалил меня.

– Питоны не ядовиты. К тому же, я думаю, все искали в бабушкиных вещах, но не наткнулись ни на змею, ни на что-нибудь супердорогое, что раскрывало бы ее тайну. Может быть, скоро мы все узнаем.

– Долина стоит больших денег. Думаешь, она разделит ее между оставшимися детьми? О, я попрошу патефон. А ты, может быть, получишь фарфоровый чайный сервиз, из которого ты украла чашку, – наконец у тебя будет полный комплект.

Маримар закатила глаза и перевела взгляд на равнины и шоссе, тянувшиеся впереди – они были словно декорации из фильма, к которым, однако, казалось, им никогда не удастся приблизиться. Что-то внутри нее сжалось от мысли поделить бабушкины вещи, как пирог. Наверняка это будет непросто.

– Тебе не грустно? – спросила она.

Песня заиграла с начала. Рей, казалось, вместе с сигаретным дымом выдохнул разочарование.

– Было бы грустно, если бы она иногда хотя бы брала трубку. Большинство бабушек осыпают своих внуков подарками и похвалами.

– Так вот что тебе нужно – подарки и похлопывания по спине?

– Я получил свою гребаную степень бакалавра за два года вместо четырех и лицензию бухгалтера. Думаю, я это заслужил. – Он стряхнул пепел за окно и положил голову на подголовник. – Ладно, хватит. Она просто нагнетает. Наверное, сожалеет, что выгнала всех из дома, а это единственный способ заставить нас вернуться.

– Или она сказала правду, а мы делали слишком много остановок. Мы можем приехать слишком поздно. Что, если она правда больна?

– А ты по-другому заговорила, чем тогда, когда только приехала из дома и стала жить с нами. Помнится, это твои слова: «Никогда больше не хочу видеть эту старую ведьму».

Маримар вспомнила, как сидела в своей комнате после смерти матери. Она утонула. Как ее мать утонула в озере, в котором плавала всю жизнь? Как могла утонуть ее мать, которая выигрывала соревнования в школе и плавала в Тихом океане? В голове не укладывалось, но шериф Палладино сказал, что ее мать, должно быть, ударилась головой о причал и потеряла сознание. К тому времени, когда они нашли ее, было уже слишком поздно.

Орхидея любила повторять, что их семья проклята. Но не говорила почему. Маримар не особо верила в это до того дня. Смерть матери привела ее в ярость. Зачем было все это? Свечи, кристаллы соли, петухи, гребаные лавровые листья, предназначенные для защиты. Все реликварии, которые, по мнению ее бабушки, гарантировали их семье удачу, оказались бесполезны, потому что Пена Монтойя, ее прекрасная, сумасбродная, замкнутая мать, так или иначе, утонула. Если на них лежало проклятье, то из-за Орхидеи. Тринадцатилетняя Маримар не сомневалась в этом. Она как с цепи сорвалась. Она перебила вазы, банки с кореньями и травами, бутылки с янтарным ликером. Взяв кухонный нож, начала вырезать драгоценные золотые листья Орхидеи, но они так глубоко ушли в дверь и окна, что она едва сумела их поцарапать.

Очарование долины рассеялось. Маримар не могла этого вынести. Она села в автобус, взяв с собой рюкзак с одеждой, растение в горшке и украденную фарфоровую чашку с большими розами. Она проплакала всю дорогу до Нью-Йорка.

Теперь, по дороге к дому, она не плакала.

– Можно любить человека, даже если он причинил тебе боль.

– Но это не значит, что нужно это делать.

Рей искоса взглянул на нее; его рот, наполненный сигаретным дымом, скривился, сигарета сгорала так же быстро, как и его нервы.

– Может быть, она была права насчет семейного проклятия, – сказала Маримар. Она пыталась пошутить, но вышло уныло.

– Латиноамериканские семьи думают, что они прокляты, просто потому что не винят Бога, Деву Марию или колонизацию.

На это она фыркнула.

– Может быть, мы не такие, как другие семьи.

– Ты никогда не чувствовала, что тебя водят за нос?

Маримар посмотрела на радио. Бесконечные мелодии Whitesnake были как особый вид пыток. Ее взгляд обратился на прекрасное сине-фиолетовое небо.

– Говори конкретнее.