Наслаждение («Il piacere», 1889) - [38]

— Вот герой, — сказал муж Альбонико, подавая ему руку с необыкновенной сердечностью и крепко пожимая ее.

— Настоящий герой, — прибавила донна Ипполита ничего не выражающим тоном вынужденной любезности, прикидываясь незнающей о драме.

Сперелли поклонился и прошел дальше, так как чувствовал какую-то неловкость перед этой странной благосклонностью мужа. В его душе мелькнуло подозрение, что он благодарен ему за эту ссору с любовником жены, и улыбнулся низости этого человека. Когда он обернулся, глаза Донны Ипполиты встретились и слились с его глазами.

На обратном пути из кареты князя ди Ферентино он увидел ехавшего по направлению к Риму Джаннетто Рутоло, в маленькой двуколке, мелкой рысью правя лошадью, с опущенной головой и сигарой в зубах, не обращая внимания на жандарма, который предлагал ему занять место в линии экипажей. В глубине, на полосе желтого, как сера, света сумрачно выделялся Рим; вне этой полосы на бледно-голубом небе высились статуи на крыше Латеранской Базилики. И тогда у Андреа появилось ясное сознание мучительной боли, которую он причинил этой душе.

Вечером, в доме Джустиниани, он сказал Альбонико:

— Итак, решено, что завтра с двух до пяти я жду вас. Она хотела спросить его:

— Как? Разве вы не деретесь завтра? Но не решилась. Ответила:

— Я обещала.

Немного спустя, к Андреа подошел ее муж с чрезвычайною предупредительностью взял его под руку, желая узнать подробности дуэли. Это был еще молодой мужчина, белокурый, изящный, с сильно поредевшими волосами, с белесоватыми глазами и двумя торчащими из-под губ передними зубами. Немного заикался.

— Стало быть? Стало быть завтра?

Андреа не мог победить в себе отвращение; и держал руку вытянутой вдоль тела, чтобы дать понять, что он не любит подобной фамильярности. Увидев барона Санта Маргериту, освободил руку и сказал:

— Мне необходимо переговорить с Санта Маргеритой. Простите, граф.

Барон встретил его со словами:

— Все готово.

— Хорошо. В котором часу?

— В половине одиннадцатого, в вилле Шарра. Шпаги и фехтовальные перчатки. На жизнь и смерть.

— Кто же с той стороны?

— Роберто Кастельдьери и Карло де Суза. Все уладили быстро, избегая формальностей. Секунданты Джаннетто были уже налицо. В Кружке составили протокол о поединке без лишних разговоров. Постарайся лечь не слишком поздно; прошу тебя. Ты, наверное, устал.

Из щегольства, выйдя из дома Джустиниани, Андреа зашел в Кружок любителей охоты; и начал играть с неаполитанскими спортсменами. Около двух явился Санта Маргерита, заставил его покинуть стол и решил проводить его пешком до дворца Цуккари.

— Дорогой мой, — убеждал он по дороге — ты слишком смел. В таких случаях неосторожность может быть роковою. Чтобы сохранить все свои силы хороший фехтовальщик должен столько же заботиться о себе, как и хороший тенор о сохранении голоса. Рука так же чувствительна, как и горло; связки ног настолько же нежны, как и голосовые связки. Понял? На механизме отзывается малейший беспорядок; инструмент портится, перестает служить. После ночи любви или игры, или кутежа даже удары Камилла Агриппы не могли бы попадать в цель, и отражение не было бы ни метко, ни быстро. И вот достаточно ошибиться на один миллиметр, чтобы получить три дюйма железа в тело.

Они были в начале улицы Кондотти; и в глубине увидели Испанскую площадь в ярком лунном свете, белый остов лестницы и высоко в нежной лазури — церковь Св. Троицы.

У тебя, конечно, — продолжал барон — много преимуществ пред противником: между прочим, хладнокровие и опыт. Я видел тебя в Париже против Гаводана. Помнишь? Превосходная дуэль! Ты дрался как бог.

Андреа самодовольно засмеялся. Похвала этого выдающегося дуэлиста возбуждала в его сердце гордость, наполняла его избытком сил. Его рука инстинктивно, сжимая палку, повторяла знаменитый удар, пронзивший руку маркиза Гаводана 12 декабря 1885 года.

— Это была, — сказал он — «отраженная терца». И барон продолжал:

— Джаннетто Рутоло в фехтовальном зале — порядочный боец; на дуэли — слишком горячится. Он дрался всего один раз, с моим братом Кассибиле; и кончил печально. Слишком злоупотребляет первыми тремя положениями. Тебе поможет «остановка» и «поворот вправо»… Мой брат проткнул его при втором приеме. В нем и твоя сила. Но смотри в оба и старайся сохранить позицию. Ты должен хорошенько помнить и то, что имеешь дело с человеком, у которого ты, говорят, отнял любовницу и на которого ты поднял хлыст.

Вышли на Испанскую площадь. При свете отражавшейся с высоты католической колонны луны, фонтан издавал глухое и тихое журчание. Четыре или пять извощичьих карет стояли в ряд с зажженными фонарями. С улицы Бабуино доносился звук колокольчиков и глухой топот как бы идущего стада.

У подножия лестницы, барон простился.

— Прощай, до завтра. Приду за несколько минут до девяти, с Людовико. Сделаешь два удара, чтобы размяться. О враче же позаботимся мы. Ступай, спи покрепче.

Андреа стал подниматься по лестнице. На первой площадке остановился, привлеченный приближавшимся звоном колокольчиков. На самом деле, он чувствовал некоторую усталость; и какую-то грусть в глубине сердца. После гордого волнения крови при этом разговоре об искусстве драться и воспоминании своей храбрости, им начинало овладевать какое-то не совсем ясное, смешанное из сомнения и недовольства беспокойство. Чрезмерное напряжение нервов в этот бурный и мутный день начинало ослабевать под влиянием благодатной весенней ночи. — Зачем без страсти, из простого своеволия, из одного только тщеславия, из одной дерзости ему угодно было возбудить ненависть и страдание в душе этого человека? — Мысль о чудовищной муке, которая, конечно, должна была угнетать его врага в такую тихую ночь, почти пробудила в нем сострадание. Образ Елены, как молния, пронзил его сердце; вспомнилась тревога предыдущего года, когда он потерял ее, и ревность, и злоба, и невыразимое уныние. — И тогда стояли светлые, тихие, благоухающие ночи; и как они угнетали его! — Он вдыхал воздух, в котором носилось дыхание цветущих в боковых садиках роз и смотрел как внизу, по площади проходило стадо.