Наши мистики-сектанты. Александр Федорович Лабзин и его журнал "Сионский Вестник" - [30]

Принадлежа к ограниченному в то время обществу масонов-мартинистов, Лабзин имел нескольких сильных покровителей, служивших преимущественно по почтовому ведомству (Ф.П.Ключарев и другие), и в 1789 году перешел в секретную экспедицию С.-Петербургского почтамта.

Перед отъездом в Петербург с ним случилось одно обстоятельство, в котором он видел Промысл Всевышнего, направляющий его по пути проповеди, для поднятия упавшей религии. Беседуя с одним из неверующих, А.Ф. с одного раза обратил его на путь истины и притом с такою убедительностью, что тот возненавидел все земное, выразил желание отдать все свое имение наставнику, а сам пойти в монастырь. «Происшествие сие, — говорит Лабзин, — случилось совсем неожидаемо, когда ни обращенный, ни обратитель ни малейшего не имели о том намерения и когда они вместе были в бане. Оно так поразительно было для самого действующего лица, что он снова подтвердил обет свой и при сем невольно как-то вырвались y него слова молитвы: «не ввери мя человеческому предстательству»; и потому он тут же дал обещание предаться так воле Вышнего, чтобы не только не искать ничего земного, но ниже искать чьего-либо покровительства. Случай сей представился ему такою святынею, что он не только не усомнился отречься от предложения своего приятеля, но не захотел принять ни малейшего от него за то воздаяния, ниже какой другой услуги».

В Петербург Лабзин приехал хотя и 22-х лет от роду, но с совершенно установившимся характером и убеждениями. Это был человек среднего роста, с продолговатым лицом, толстый и хромоногий. Он говорил бойко и обладал прекрасным даром слова [191]. В.И.Панцев говорит, что, прийдя однажды в гости к Державину, y которого собралось до 30 человек, он был поражен даром слова одного из гостей, заставлявшим всех его слушать [192].

— Кто это? спросил Панаев своего соседа.

— Лабзин, отвечал спрошенный.

Своим красноречием и обширными познаниями он оказывал громадное влияние на лиц, его окружающих, и на тех, с которыми приходилось ему сталкиваться. «Судьба послала мне человека, говорит M.А.Дмитриев в своих записках [193], который впоследствии имел большое влияние на настроение души моей и вообще на мой образ мыслей. Это был А.Ф.Лабзин».

Страстный по природе, он не мог любить в половину, предавался человеку весь, но за то требовал и себе всего человека. Многие считали его таким хитрецом, который проведет кого угодно [194]. Деспот в душе, Лабзин был горд, самолюбив, имел необыкновенно твердый, хотя и строптивый, характер. Постигшая его впоследствии невзгода (ссылка) не смутила и не опечалила его: он остался таким же непреклонным в своих мнениях, каким был и прежде. Сознавая сам недостатки своего характера, Лабзин часто говорил: «если бы не вера и не благодать Господа, то я был бы подобен сатане» [195]. С низшими себя он обходился вежливо и ласково, но всех, кто стоял выше его, терпеть не мог и держал себя с такими лицами грубо, за что и пострадал впоследствии. Впрочем, «его неукротимый характер нисколько не влиял на прекрасные качества его сердца и еще менее на чистоту его стремлений» [196]. Он искренно любил Россию и все русское; будучи человеком талантливым и образованным и притом отлично владея пером, Лабзин неутомимо и бескорыстно трудился на пользу своего отечества, которому несомненно принес значительную пользу. «Он оставил множество трудов и переводов, которые в значительной степени способствовали обогащению стиля и прибавили в русском языке много научных терминов, созданных им или истолкованных яснее» [197]. Заслуги Лабзина были оценены современниками, и впоследствии он был избран почетным членом Московского университета.

Прослуживши в почтамте десять лет, Лабзин 17-го апреля 1799 года, в чине статского советника, был переведен в государственную коллегию иностранных дел и вместе с тем 6-го сентября того же года назначен конференц-секретарем Императорской академии художеств. В то же время ему было поручено, вместе с Александром Вахрушевым, составление истории державного ордена св. Иоанна Иерусалимского, которая и издана была в пяти частях, в промежуток времени с 1799—1801 г. Император Павел I, особенно следивший за этим изданием, пожаловал Лабзину две тысячи рублей, две табакерки с брильянтами и 1-го января 1801 года назначил его историографом этого ордена.

Рядом с литературною деятельностью Лабзин уделял часы и для педагогической. Как конференц-секретарь, он приглашал к себе по воскресеньям воспитанников, учил и заставлял их петь русские песни [198], устраивал для них домашние спектакли и беседы религиозно-нравственного характера. Бывая y Лабзина, воспитанники, среди его христианских бесед, проводили время с большим удовольствием.

— Внешняя свобода наша, — говорил им Лабзин [199], — зависит от обстоятельств и от общества, в котором мы живем, от людей, с коими имеем дело, и потому не всегда во власти нашей; внутренняя состоит в освобождении ума от неправильных мыслей и понятий, сердца — от неправильных чувствований в склонностей. Человек завистливый, раздраженный не так вещи видит; человек предубежденный не верит самым очевидностям; в мутном источнике едва видно самое солнце в полудни.