Нашествие - [25]

Наконец, он отвел глаза и проговорил:

- Не понимаю, инспектор, зачем вам это нужно?

- Что именно?

- Зачем вам нужно знать кто, зачем, почему на нас напал? Живы-здоровы - и радуйтесь.

- Это моя работа, Валент.

- Да бросьте вы - работа, - он взглянул на меня, затем снова отвел взгляд. - Ваша работа - проверить и составить отчет. Что мы, мало инспекторов всяких здесь повидали? Насмотрелись, по горло сыты, верно, Крис?

Тот ничего не ответил, сидел с совершенно безучастным видом и, опустив глаза, водил ложкой по клеенке. Рашид тоже был совершенно безучастен, но это ни о чем не говорило, это был его обычный вид. И только Берта, сжав зубы так, что выступили резко очерченные скулы, неотрывно смотрела в лицо Валенту, и он, чувствуя этот взгляд, старался не поворачиваться в ее сторону.

- А что, по-вашему, в моем отчете не должно фигурировать сегодняшнее происшествие?

- Ну разумеется.

- Интересный у вас взгляд на работу инспектора.

- Скажем так - реалистичный. А вот ваш взгляд, если это действительно взгляд, если я вас правильно понял, меня удивляет. Вы давно работаете инспектором?

- Достаточно давно. А какое это имеет значение?

- Извините, но вы производите впечатление новичка.

- Почему?

- Ну потому хотя бы, что опытный инспектор должен знать, что он может увидеть лишь то, что ему поручено увидеть. И не более того.

- Вы это серьезно?

- Абсолютно. Так вот, я не знаю, разумеется, зачем вас сюда посылали, но никто из тех, кто мог вас послать, не заинтересован в том, чтобы вы вдруг увидели нападение онгерритов. Уж в этом вы можете быть уверены - или я ничего не понимаю в ситуации.

- Скорее последнее, - ответил я, доставая из нагрудного кармана свою карточку. - Ознакомьтесь. Он взял ее - не так, как Граф, не двумя пальцами, а привычно спрятав в ладони от ветра - быстро пробежал глазами первый параграф, присвистнул, потом, взглянув на меня, внимательно дочитал до конца. Потом протянул ее - не мне, а Рашиду. Тот прочитал и, совершенно не изменившись в лице, молча передал ее Крису. Берта зашла ему за спину, обняла за шею и тоже стала читать. Дочитав, засмеялась - снова резко, отрывисто. Потом сказала с каким-то торжеством в голосе:

- Достукались?

- Д-а-а, - Валент потер левую щеку тыльной стороной ладони. - И что же теперь будет?

- Зависит от того, что есть, - ответил я.

- Знать бы, что есть, - буркнул он себе под нос. - Ладно, потом договорим, ехать пора, - он поднялся и пошел к вездеходу. Не спеша пошел но пока я брал карточку из рук Криса, пока засовывал ее обратно в карман, он сумел забраться внутрь.

А там лежали наши излучатели.

Но ничего не случилось. Мы собрали в мешок посуду, сложили клеенку и тоже забрались в вездеход. Валент сидел на своем месте, обхватив голову руками, и не обратил на нас ни малейшего внимания. Нет, он не был ведомым. И конечно, он не был зомби. Что, разумеется, не означало, что на Кабенге не было ни тех, ни других.

Мы снова поехали вверх по склону. Но перевал был уже близок, и всего через десять минут мы оказались в пологой седловине между тремя горами. А потом начался спуск. В одном месте, как и говорил Рашид, действительно пришлось нелегко, потому что склон справа, совсем рядом, переходил в обрыв, куда беззвучно улетали потревоженные псевдоколесами камни. Слева была скала, и минут пятнадцать, наверное, мы пробирались по узкой террасе между ней и обрывом, с трудом находя опору для псевдоколес. Но зато потом все было просто - даже проще, чем по пути наверх. Только вот скоро мы снова вошли в туман, и пришлось сидеть настороже, ожидая нападения онгерритов.

Потом, когда мы выехали на дорогу и помчались по ней с невообразимой скоростью километров тридцать в час, я попытался снова заговорить с Валентом. Но он даже не обернулся, только бросил в ответ:

- Потом.

Примерно через час дорога стала постепенно спускаться вниз, пересекла пару ручьев по аляповатым, наспех возведенным пластиформовым мостам и наконец выехала на ровную, хорошо утрамбованную площадку. За туманом по сторонам угадывались круто вздымающиеся вверх скалы, и, когда Рашид повернул направо и, снизив скорость, подъехал вплотную к отвесной скальной стене, я увидел, наконец, Каланд-1.

Теперь я знаю, что уже тогда решение было совсем рядом. Того, что я успел узнать, было вполне достаточно, чтобы понять, что же происходит на Кабенге. Временами мне кажется, что сумей я остановиться, сумей отбросить мысли о необходимости как можно больше успеть увидеть за отпущенные мне шесть суток, необходимости не упустить ничего существенного, сумей я задуматься над происходящим - и я бы все понял. И, быть может, сумел бы хоть что-то предотвратить.

Но это, конечно, только кажется.

Озарение не возникает на пустом месте. Оно подспудно готовится всей предшествующей жизнью, всем тем неявным обобщением поступающей в мозг информации, которое незаметно для нас самих идет с момента нашего рождения. И на него не влияет простая доступность информации - иначе все могли бы стать гениями, просто подключив свое сознание к единой информационной системе вместо индивидуальных мнемоблоков. Но информация для нас имеет смысл лишь тогда, когда ее можно охватить сознанием, а сознание всегда остается ограниченным. И для того, чтобы пришло озарение, чтобы какое-то случайное наблюдение, оброненное кем-то слово, сопоставление казалось бы никак не связанных фактов и событий вдруг воплотилось в четкую схему, по-новому объясняющую окружающую действительность, необходимо, чтобы каркас этой схемы уже существовал в нашем подсознании. Чтобы схема заработала, все ее элементы должны быть расставлены по местам. И потому наивно было бы ждать озарения тогда, на Каланде - то, что я успел к тому моменту узнать о Нашествии, воспринимается как Нашествие сегодня. А тогда - тогда это новое знание еще не вызывало во мне никакого отклика. Возможно, будь я историком, я быстрее нашел бы разгадку. Но я, наверное, вовсе не нашел бы ее за отпущенный мне - и Зигмундом, и самим Каландом - срок, если бы ни Джильберта. Пусть неявно и неосознанно, но в конечном счете опыт, полученный там, позволил мне понять происходящее на Кабенге.