Наше дело - табак - [10]

Шлюх здесь вдоль дороги на запад выстроилось куда больше, чем на такой же трассе в Полесской губернии. Их будто расставил какой-то эстет, ровненько, на расстоянии примерно пятьсот метров друг от друга вдоль всей трассы и одел в униформу — белые блузки, короткие юбочки. И все в одной позе — нога вперед, рука поднята — голосуют.

— Вот у немцев — там порядок, — с уважением произнес водитель. — Орднунг. Серьезные люди.

И тут он был прав. Граница с Германией — это переход в другой мир. Как в фантастическом романе — шагаешь в черную дыру и оказываешься на другой планете. Это царство орднунга — благословенного немецкого порядка. Здесь у тебя не сопрут зонт, который ты оставил в автобусе, а будут бежать за тобой через весь город и кричать, что ты его забыл. Тут нет некрашеных домов и кривых, ухабистых шоссе, на которых отваливаются колеса. Тут аккуратные немцы каждое утро моют асфальт перед своим «хаузом», часто шампунем, притом не из-за того, что, как гласит анекдот, они настолько страну загадили, а чисто по причине приверженности на генном уровне к орднунгу. И на оградах палисадничков с розами там висят таблички «частная собственность», что означает — эти розы никакой пьяный дурак не сгребет в охапку, чтобы преподнести своей тоже уже изрядно поддатой даме сердца. Орднунг — суть недостижимой в какой-то своей машинной размеренности, правильной и жутко скучной цивилизации.

Но на сей раз Ушакову не надо было в Германию. Ему нужна была Польша. Ему нужен был маленький двухэтажный отель, где банда Корейца выбивала деньги из морских волков, пробороздивших все моря и ставших жертвами пиратов сухопутных.

«Рено» остановился у подъезда нового здания управления полиции. Начальник криминальной полиции воеводства, седой, разменявший недавно полтинник Анджей Полонский, уже ждал их — по рации ему сообщили, что русская машина въехала в город.

Добрая половина криминала в приграничье связана именно с российско-польскими контактами, отсюда и отношения у коллег-полицейских тесные и взаимовыгодные, часто перерастающие в приятельские.

— Здравствуй, дружище. — Анджей с искренней радостью похлопал по плечам Ушакова, крепко пожал руку Гриневу. — Пошли, — он дал гостям знак следовать за собой.

По-русски Полонский говорил прекрасно, почти без акцента. Он в свое время учился в Академии МВД СССР, где, кстати, впервые и встретился с Ушаковым, пережил все чистки после падения социализма и прирос к своему креслу намертво.

Они прошли в просторный кабинет начальника криминальной полиции, в котором на видном месте под стеклом были знаки различия русской милиции и немецкой полиции, а также письмо за подписью начальника Полесского УВД с благодарностью за сотрудничество.

— Вот, — ткнул Полонский в точку на карте своего воеводства. — Здесь этот притон.

— Гостиница? — спросил Ушаков.

— Ну да, отель, — кивнул Полонский. — Кто там только не обитает. Ваши бандиты. Чеченские. Интернационал. Хозяин там такой. Отсидел одиннадцать лет еще до «Солидарности», старый мерзавец. Но ничего. Сейчас ему, как у вас говорят, мало не покажется.

Полонский был взведен, как обычно бывает перед операцией. Сколько Ушаков общался с полицейскими разных стран, польские коллеги все-таки ближе всех к русском ментам. Они не похожи на немецких биороботов, работающих точно по расписанию. У поляков есть азарт и профессиональная гордость, своих уголовников они прессуют и мордуют похлеще, чем в русских отделах милиции, вместе с тем есть и расхлябанность, почти русский «авось». Польский и русский коллега друг друга всегда поймут.

— Не бойся. Придавим гадов, — кивнул Гринев, разделявший в душе энтузиазм начальника криминальной полиции.

— Ваши бандиты нас замучили, — посетовал Полонский.

— Ваши нас тоже, — не остался в долгу Ушаков. Хотя, положа руку на сердце, он готов был признать, что русские бандиты замордовали Польшу куда больше, чем одиночные польские бандиты Россию. Поляк в душе спекулянт, а не бандит. Еще во времена социалистического лагеря их и воспринимали как главных спекулянтов СЭВ. Наш же бандит проникся убеждением, что весь мир, вне зависимости от границ, — это его охотничьи просторы. И шмаляют братки друг друга, берут заложников, вымогают деньги с равным успехом и на родине, и в Польше, и в Германии. Потому что нет в мире ни одной демократической страны, полиция которой способна эффективно бороться с нашим бандитом — хитрым, как лис, хищным, как тигр, ядовитым, как кобра, и напрочь отмороженным, как будто раньше работавшим в Арктике белым медведем.

— Так, — Полонский уселся в свое широкое вертящееся кресло с массивными подлокотниками. — Времени терять не будем. А то они успеют решить свои проблемы, и мы опять останемся ни с чем.

Он нажал на кнопку селектора, и кабинет стал наполняться народом — в форме и в штатском.

Совещание проходило шумно, эмоционально, так что Ушаков, знающий из польского языка несколько слов и с трудом понимавший, о чем идет речь, не раз вспомнил былую славу польского сейма как самого шумного парламента за всю историю. Полонский время от времени осаживал разошедшегося подчиненного, гневно хлопал увесистой ладонью по столу, отчего чернильный прибор перед ним подскакивал.