Наше дело правое - [49]

За этот день Лэйри измучилась так, что на закате малодушно сбежала от своих верных и мудрых советников и не горы даже, а целой горной страны накопившихся дел в свою комнату на вершине башни, с окнами на все стороны света. Заколола волосы, распахнула окно и подставила лицо ветру и алым закатным лучам. А ветер поднялся нешуточный, хотя и теплый, особенно здесь, наверху, в ушах так и свистело.

Со спины она была так похожа на себя прежнюю, как только возможно, — гладко зачесанные и собранные в узелок темные волосы, гордая головка, точеная шея, легкие руки, ладони лежат на стене по обе стороны окна, и рукава светло-голубого платья трепещут на ветру, как крылья. «Как только взглянешь на нее, вся твоя любовь…» Да много чести для этой мрази — помнить его слова! Держись, Вэр, чтобы ни один мускул на лице не дрогнул, глаза бы не раскрылись шире от неожиданности. Ты просто не увидишь шрамов, для тебя их не будет — вдруг тогда их не станет и для нее?

— Лэйри.

Она обернулась, рука запоздало дернулась к шпилькам… Какие мелочи в сравнении с тем, что мерещилось ему в кошмарах, когда он вздрагивал от жалости при виде жуткого клейма, а Лэйри в ответ то бросалась со скалы, то растворялась в воздухе, то просто поворачивалась и уходила! Перехватить руку, привлечь к себе… поцелуй в правую щеку — сейчас важнее, чем в губы! — Лэйри пытается вырваться, на худой конец отвернуться — куда там! В последний миг мелькает мысль: а вдруг ей будет больно…

— Вэр, не надо, не надо! — отчаянный шепот, но сейчас прав он и вновь в этом уверен.

«Я умру от стыда, если он дотронется до этой гадости…»

Вэр отшатнулся — губы коснулись нежной, гладкой кожи.

— Причудится же такое, — потрясенно выговорил он и резко развернул ее к висевшему в простенке зеркалу. Лэйри расширенными от изумления глазами смотрела на свое отражение, потом нерешительно потянулась рукой к тому месту, где несколько мгновений назад был шрам. Ладонь замерла на расстоянии пальца от кожи. Вэр взял ее за запястье и приложил дрожащую ручку к щеке. Лэйри вздрогнула всем телом. Рука сползла вниз, и несгибаемая королева Алаириэн зарыдала. Вэр крепко прижал ее к себе. Эти слезы были необходимы ей, чтобы смыть память о пережитом ужасе… До чего же странно держать в объятиях плачущую Лэйри! Это чтобы ты не сомневался, что она — существо из плоти и крови, твое сокровище, которое надо защищать и беречь. Справишься ли?..

— Что, так жалко этого украшения? Брось, если хочешь, я тебе еще лучше нарисую — тушь есть?

— Вэр, чучело! — Лэйри задохнулась от возмущения и смеха. До него от слез оказалось так близко… как до поцелуя.

Дмитрий Рой ГНОМ

Утро выдалось по-праздничному светлым, приятно умиротворенным. За ночь подморозило. Воздух, еще вчера пахнувший промозглым туманом, очистился, стал освежающе-колким, а высоко в утреннем небе превратился в горный хрусталь, сияющий голубым отливом в ярком блеске нежаркого осеннего солнца.

Именно таким, должно быть, был Первый День Созерцания.

В момент, когда инструменты отложены, а глаза любуются завершенной работой, сердце каждого истинного сына Динхадара, Кователя, наполняется удовлетворением и созерцательным спокойствием. Только затем приходит восторг или — что бывает с самыми требовательными к своему искусству — сомнение и недовольство достигнутым. Так и Ратмар Динхадар в тот День созерцал свои творения, наполнялся в молчании грустной радостью и прозревал туманное будущее своих детей-гномов.

Подобные мысли разгоняли непрошеную печаль, подбадривали сердце. Болезненное чувство одиночества отступало и все же назойливо маячило где-то там, на задворках сознания, и нет-нет да давало о себе знать.

Минуло ни много ни мало больше двадцати лет, как Саорм осел в здешнем краю. Местные жители, видно, уж подзабыли, как на дальней окраине их небольшого селения Тихвин появилась его кузня. Тогда же живой гном им показался почти что чудом, явлением из сказки. Народ со всей окрестности — полторы дюжины деревень и с десяток хуторов — валил поглазеть на нового кузнеца, а заодно сделать мастеру заказ — узнать, правду ли бает люд об искусности гномов.

Так что приняли Саорма не то чтоб очень радушно, но вполне сносно.

Гнома поначалу раздражали расспросы о его родичах и крае, откуда он родом. Но и они вскоре сами собой прекратились, так как кузнец на данные расспросы отвечал лишь маловразумительным бормотанием.

Злая судьба разрушила прежнюю жизнь Саорма. Под ударами северных орд пал родной Мейкронд. Жалкие остатки разорённого рода разметало по свету, а самого гнома забросило в небольшое княжество Дэ-Симмо, прижатое к северо-западному боку королевства Реец воинственным союзом независимых баронств Ластнера. Скорбные воспоминания бередили незажившую рану в душе. От того ворошить минувшее не было никакого желания.

Бывало, Саорм задавался вопросом — что он нашел здесь, в глуши, вдалеке от больших городов, где наверняка можно было бы встретить гномов, которые с радостью примут хорошего мастера в свою общину? Или почему не попытаться примкнуть к другому роду и наконец избавиться от тягостного одиночества? Но со временем такая жизнь становилась Саорму привычной — он врастал в землю, не находя смысла в дальнейшем поиске лучшей доли и нового дома.