Наше дело правое - [27]
Плакал Убарет, но знал, что не умолить злого короля, не остановить. И сложил он песню о страшном драконе, который летит в долину винограда, чтобы похитить самый прекрасный цветок на земле. Из тех, кто слышал песню, немногие понимали, а из тех, кто понимал, немногие пересказывали. Но из уст в уста дошла весть до жителей Виноградной долины. Побросали они свои дома, очаги и скот и укрылись в горах, окружавших зеленую долину. Жаль им было хижин и домов, коров и лошадей, но более всего жаль им было виноградников. Нигде нет такого винограда, как в этой долине: одну ягоду на телегу закатывали двенадцать мужчин, а гроздь на самой большой площади не умещалась. А какое вино из него получалось! Глотнешь — будто солнце проглотил.
Пришел король с войском в Виноградную долину, огляделся и увидел, что нет тут никого. Только хлева со скотиной, пустые дома на зеленой траве да каменный столб, на котором медное било висит. А вокруг виноградники с созревающим виноградом радуют взор.
Но не радовался король, почернел весь, распух от злобы. Принялся бить медным билом о каменный столб и кричать:
— Выходите, отдайте мне деву по имени Ала! Иначе, клянусь, разорю ваши дома! Перережу ваш скот! Растопчу виноград!
Слушали люди долины слова короля, сильнее вжимались в холодные камни. Но как услыхали про виноград, застыли на месте, сами стали камнями.
Тогда вышла к королю дева по имени Ала. И пока она шла, птицы запели вокруг, и шумно стало в долине, и весело. Но не смеялась Ала, спросила короля:
— Зачем ты пришел сюда? Зачем меня звал?
— Хочу, чтобы ты для меня танцевала и сыпала из рукавов своей халы рубины и изумруды.
Ответила Ала:
— Не рубины это, не изумруды, а радость тех, кто видит мой танец.
Ударил Алу король по лицу, разбил губы в кровь. Умолкли птицы в небе, даже солнце померкло, спрятало лик за черной тучей.
Заплакал учитель Убарет, упал в ноги Але, взмолился о прощенье.
— Тебе я отрублю голову потом, — засмеялся король. — А сперва растопчу виноградники.
— Я буду танцевать для тебя, — молвила Ала. — Отпусти этого человека.
— Пусть уходит, — сказал король. — Он мне больше не нужен.
Пошел прочь учитель Убарет, оглядываясь и слезы утирая.
Взмахнула Ала руками, понеслась в неистовом танце. Нет, не веселый был ее танец — кровавый. Плакала Ала, и слезы ее летели смертельными красными осами. Осы впивались в солдат короля, те корчились в муках, оторвать пытались, срезали мясо кусками и сотнями гибли. Из рукавов ее халы падали древесные змеи, аспиды и черные гады. Оплетали солдат короля, кусали и рвали. Рубили воины змей, но скоро не видно стало людей, то рука, то нога мелькает из-под мерзких колец. А на злого Дракона слетели все птицы. Которая клюнет, та упадет бездыханной — столько яду в нем накопилось. Но склевали его в миг один, как червя.
Опустила Ала руки, посмотрела вокруг — и птицы взлетели в небеса, змеи растаяли дымом, остались лежать на зеленой траве солдаты короля, изрубившие себя и товарищей.
Немым изваяньем стоял Убарет, а когда голос вернулся к нему, спросил:
— Ты их убила?
— Их убили страх и злоба, — печально ответила Ала. — Я не буду больше танцевать. Кто теперь посмотрит на меня с весельем? Со страхом будут смотреть. Вспомнят королевских солдат — и выпустят из рукавов моей халы ядовитых змей.
— Я никому не скажу, — пообещал Убарет. — Никто не узнает.
— Пусть знают, — сверкнула очами Ала. — Пусть все знают и никогда не приходят сюда с войной.
Сказала и ушла в горы.
Выглянуло солнце из-за тучи, но грустным был его лик, осенним.
Рассказ Лина из рода Белки, не записанный никем
…одним словом, влюбился. Тринадцать лет — самое время. Платье у нее богатое было, красное, как малина. И вся она — круглая, спелая, да не про мой рот. Сестру Вига Куницы только за вождя отдадут.
Все бегают, камни таскают, засеку ширят — а я как сонная муха. Подумаю про нее — и млею. Рисую себе: придет вражья рать, а я ее спасу, на руках вынесу. Зубами гадов рвать буду, ногами топтать, а ее не выроню… Так размечтался, что от самого Старого Барсука клюкой получил.
Потом — гром, трубы, крики. Пришли драконы. Я их ряды и не рассмотрел: далеко стоял. У Белок воинов мало, вот и поставили нас в самом хвосте. И пока наши решали время тянуть и переговоры устраивать, я ее первым и увидел. Вышла из дома Барсука в своем малиновом платье, волосы в узел вяжет.
А Барсуки с Воронами спорят: кого драконам отдавать? Ворон кричит: «Женщину надо выдать, тогда поверят они, что мы не обманываем. Наши женщины ушли в лес, пусть Куница идет!» А старик: «Она — залог слова Вига, что вернется он с подмогой. Нельзя ее отдавать!»
А потом она рядом оказалась. И просит: «Дай мне свой нож». Я так растерялся, что обрезался, когда нож свой охотничий ей подавал. Улыбнулась мне, воткнула нож в волосы; он весь, с рукояткой, в узел и ушел. «Потанцуем для короля-Дракона?» — спросила и пошла туда, где вожди спорили.
Пусто вокруг стало. Так и стоял я в пустоте, пока не закричали вокруг и не ринулись вперед.
Помню: лечу. Щит у меня, меч и дротики — а я не бегу, а лечу. И — веришь? — солнце бьет сверху алым, а в ушах медные звоны и песня горной лавиной ревет. Слов не понять, а поешь вместе со всеми. Помню: синие Драконы. Кожаный доспех, а рубаха синяя. И как эта синь в красное одним мазком обращается. И кажется: вот она, Ала, рукавом в танце плещет. Зовет: сюда, за мной, вперед!
