Наша юность. Мистерия о милосердии Жанны Д'Арк - [46]

Была и есть честь дрейфусаров. Те, кто не были ей верны, те, кто не следовали кодексу этой чести, отнюдь не должны просить прощения за тех, кто им следовал и продолжает следовать.

Когда мне время от времени приходится встречаться с кем–нибудь из тех прежних противников, я говорю: Вы нас не знаете. Вы, быть может, и не догадываетесь о нашем существовании. Вы имеете на это право. Столько наших не знают нас. Наши политики сделали все возможное, чтобы вы нас не заметили, чтобы вы нас не обнаружили, они отреклись от нас, отвергли нас, предали нас, нашу мистику и нас самих. Совершенно естественно, что в этой битве вы смотрели на них и видели только верхушку, политику, только то, что выставляло себя напоказ, и что нас вы не увидели, не увидели низы, глубины, соль земли. Вы увидели поверхностное, и поскольку мы следовали кодексу нашей чести, вы не увидели главных сил. Таков сам закон битвы. Сегодня вы не можете прочесть все. Вернуться к истокам. Вы не можете знать о нас все. Невозможно наверстать все, все исправить, вспомнить все спустя десять, двенадцать или пятнадцать лет. Так возьмите хотя бы вот это. И тут я им даю или отправляю Тетрадь III–21 Жана Дэка В защиту Финляндии [215] и не только затем, чтобы они прочитали объемный и прекрасный труд нашего сотрудника в тот самый момент, когда Финляндия, которой в свое время удавалось все–таки хоть как–то сопротивляться чистой автократии, автократической бюрократии, теперь уже не способна сопротивляться автократии парламентской, не способна больше защищаться от замаскированной автократической бюрократии, закамуфлированной неопределенным парламентским аппаратом, но и потому, что в конце этой тетради в тот злосчастный август 1902 года мы в порыве смятения и ощущения катастрофы, предчувствуя провал, спешно собрали в конце нашей Тетради все, что только можно было собрать, все, что только можно было найти дрейфусарского, против политики и против демагогии закона о конгрегациях. [216] Прочитайте хотя бы, говорю я им, в конце этой Тетради то досье в тридцать или сорок страниц за и против конгрегации. Прочитайте хотя бы в конце досье статью Бернара–Лазара от 6 августа 1902 года, озаглавленную Закон и конгрегации. Двадцать пять страниц. Действительно, это последнее, что он нам дал. Год спустя он уже умер или был при смерти.

Надо сказать, прочитав ее, они обычно бывают потрясены. Они даже не подозревали, какими мы были. И главное, они не подозревали, что такими мы были с самого начала. Что такими мы были всегда, с первых дней. Они и понятия не имели о той долгой, изначальной, безупречной верности, верности на всю жизнь. И главное, в особенности они и понятия не имели о том, каким бывает человек, подобный БернаруЛазару.

Подумать только, в этом досье, в этой статье, которую обязательно надо прочитать, в этом не только восхитительном, но и незабываемом памятнике Бернар–Лазар из последних своих сил сопротивлялся извращению дрейфусизма, перерождению его в политику, в комбистскую демагогию. Пусть те, кто поддался, кто уступил, хоть на йоту, худшей из всех демагогии — демагогии комбистской, пусть они и пишут апологии, или же пусть кто–нибудь сделает это за них. Но умоляю, не делайте этого за тех, кто был непоколебим, за тех, кто не уступил и строчки. Когда перечитываешь ту восхитительную работу Бернара–Лазара, вздрагиваешь, краснеешь лишь от мысли, что кому–то опрометчиво могло прийти в голову отнести такого человека, как делают посторонние, общественность, невежды, к разряду помилованных, тех, кто нуждается в апологии.

По меньшей мере два дела Дрейфуса происходило, развивалось на материале одной и той же истории. Дело Бернара–Лазара, наше, было безгрешным и не нуждается в защите. Да и в другом смысле было именно два дела Дрейфуса, одно исходило от Бернара–Лазара, а другое исходило от полковника Пикара. [217] С делом полковника Пикара все было благополучно. А дело Бернара–Лазара никак не могли закончить.

Подумать только, именно в этой статье, ставшей буквально его мистическим завещанием, он выступил не только против комбизма — злоупотребления, демагогии системы. Он с не меньшей силой выступил против вальдекизма, бывшего, так сказать, обычаем и нормой. Он не только коснулся злоупотребления, но дошел до причины его распространения. Он дошел, добрался до сути, до самого корня. Разумеется, одним только движением души, жалобой, естественным требованием, как всякий глубоко мыслящий человек. Он усмотрел следствие в причине, злоупотребление — в обычае. Следовательно, надо полагать, что он всеми своими силами, всеми оставшимися у него силами восстал не только против развития, дальнейшего развития, но и против самих истоков, самого принципа дрейфусистской политики. Нельзя не перечитать его досье, статью, красноречивое требование, обращенное к Жоресу, почти что ультиматум и, конечно же, угрозу.

Надо думать, он был человеком, скажу точнее, — пророком, для которого весь аппарат власти, государственные интересы, земная власть, политическое могущество, власть всякого рода — политическая, интеллектуальная, ментальная — ровно ничего не значили по сравнению с возмущением, с протестом чистой совести. Это невозможно даже представить себе. Мы просто не способны себе такое представить. Когда мы восстаем против власти, когда мы идем против властей, мы, самое меньшее, ослабляем их насилие над нами. Ведь мы же чувствуем его. По крайней мере, внутри нас. И нам приходится хотя бы его ослаблять. Мы знаем, мы чувствуем, что идем против властей и что их ослабляем. Для него власти не существовали. Вовсе. Не знаю даже, как показать, насколько он презирал земную власть, насколько он презирал могущество, не знаю, как дать об этом представление. Он даже не презирал их. Он просто более чем игнорировал их. Он не замечал их, не рассматривал. Он был близорук. Власти не существовали для него. Не были соразмерны ни его чину, ни масштабу его личности, ни самой его величине. Для него они были чем–то посторонним. Они были для него меньше, чем ничто, равны нулю. Их можно было бы сравнить с дамами, которых в его салоне не принимали. Он испытывал к власти, к правлению, к правительству, к мирской силе, к Государству, к государственным интересам, к господам, облеченным властью, блюдущим государственные интересы, такую ненависть, такое отвращение, такое непреходящее раздражение, что они просто для него не существовали, просто не входили, не имели чести войти в сферу его понимания. В том деле о конгрегациях, законе о конгрегациях, или точнее, о последовавших друг за другом законах о конгрегациях и об их применении,