Наша война - [32]

Гражданское население Мадрида проявило невиданный героизм. Женщины, захватив кофе, коньяк и другие продукты, отправлялись на передовую, чтобы подкрепить ополченцев. Они говорили бойцам самые нежные и самые жестокие слова. Они обнимали храбрых и насмехались над теми, кто колебался. Мадридцы — женщины, мужчины, дети, старики — выламывали камни из мостовых и воздвигали баррикады, строили укрепления. Каждый квартал города возводил свои оборонительные сооружения. Заранее готовили ведра и дрова, чтобы встретить врага кипятком. Многие дома, превращенные в крепости, становились могилой для фашистов. Бои велись в подъездах, на лестницах, а комнатах. Случалось, на окраинные улицы города с грохотом врывались вражеские танки, и тогда из глубин народа, преграждая им путь, вставали истребители танков, такие, как моряк Колль, крестьянин Корнехо. Обвешанные гранатами, они выскакивали из окопов и бросались наперерез стальным машинам. Подорванные танки переворачивались гусеницами кверху, превращаясь в могилы для их экипажей.

Однако в этот критический момент нас подстерегала опасность не только со стороны атаковывавшего Мадрид врага. Не менее серьезную опасность представляла «пятая колонна». Этот термин ввел генерал Мола, с тех пор во всем мире так называют предателей и шпионов, притаившихся и ожидающих момента, чтобы напасть из-за угла. Когда журналисты спросили Мола, какой из четырех направляемых на Мадрид колонн — из Гвадалахары, Сомосьерры, Гвадаррамы или Тахо — думает он завладеть столицей, тот ответил — пятой, которая находится в Мадриде.

Фанфаронство генерала послужило для нас сигналом тревоги и дорого обошлось фашистам. Командование франкистских войск ожидало, что «пятая колонна» выйдет на улицу, нанесет республиканцам удар в спину, создаст панику среди населения. Однако нам удалось в значительной степени обезвредить ее. Предатели и шпионы нашли себе убежище в некоторых посольствах, консульствах и домах, над которыми развевались флаги иностранных государств. Так, в доме, принадлежащем консулу Финляндии, мы обнаружили батальон в 400 человек, вооруженных пулеметами, винтовками и ручными гранатами. Разразился огромный скандал. Консул пытался уверить, будто ему ничего не известно об этом доме и фашисты незаконно использовали флаг его государства. Кстати, они делали это не раз.

Немалую опасность представляли и пораженческие настроения Асенсио и компании. Они уверяли в невозможности защитить Мадрид, в необходимости временного отступления и сокращения количества фронтов. Но мадридцев не могли убедить цифры, которыми жонглировали сторонники «отступления». Для республиканцев Мадрид был не просто городом, имеющим важное стратегическое значение. В самой Испании и за ее пределами Мадрид рассматривался прежде всего как политический центр страны. Конечно, потеря столицы еще не означает поражения в войне. И в данном случае, даже если бы это случилось, мы не считали бы борьбу законченной. Однако приходилось учитывать сложившуюся конкретную обстановку. Во-первых, Народная армия только начала организовываться. Фактически она существовала лишь в Мадриде, а в остальных районах нашей зоны продолжали действовать разрозненные колонны милисианос, не способные вести серьезные военные действия. Не было ни главного штаба, ни единого командования. Во-вторых, взоры наших друзей за границей были обращены к Мадриду, а враги только и ждали, когда Франко овладеет столицей, чтобы признать его правительство. В этих условиях потеря Мадрида могла стать смертельным ударом для Республики.

Всю вторую половину ноября продолжались ожесточенные бои в южных пригородах Мадрида — Каса де Кампо и в Университетском городке, куда фашисты проникли 15 ноября. Фронт мятежников имел форму мешка примерно в 12 километров шириной. Военные действия приобрели характер продолжительной позиционной войны.

19 ноября умер от смертельной раны Буэнавентура Дуррути. Он приехал в Мадрид примерно 15 ноября с трехтысячным отрядом анархистов. Весьма самоуверенно они заявили, что прибыли спасти Мадрид. Анархисты рассчитывали сделать это быстро и вернуться в Арагон. Дуррути просил направить его отряд на мой участок фронта, где противник глубже всего проник в Мадрид. Ему отвели сектор в Каса де Кампо.

С Дуррути я познакомился 18 или 19 ноября, то есть накануне его гибели. Мы встретились в штабе генерала Миахи на совещании командиров воинских частей и секторов Мадридского фронта, на котором Дуррути заявил, что его отряд требует замены, так как хочет возвратиться в Арагон. Некоторые командиры, и среди них я, выразили сожаление по этому поводу, ибо его отряд пробыл на передовой всего три дня. Подавляющее большинство бойцов Мадридского фронта участвовало в боях с первых дней войны, не имея ни одного дня отдыха, но ни один из них не просил об этом. Наше общее мнение свелось к тому, чтобы отпустить анархистов. Мы будем сражаться за Мадрид без них, как делали это раньше. Дуррути пытался объяснить нам особенности своего отряда, привычки его людей, их представления о дисциплине, о принципах командования и т. п. Слушая его, я понимал внутреннюю трагедию этого человека — сильного, доброго, отважного бойца, который стал жертвой собственных идей. Дуррути обещал постараться убедить своих людей в необходимости остаться и защищать Мадрид. Мы вышли из штаба вместе, дружески распрощались и каждый направился на свой, доверенный ему, участок фронта.