Наша трагическая вселенная - [42]

— Ага, точно.

— Но если бы я покончила с собой и мне дали еще один шанс, тогда я, все тут уладив, попала бы в рай? — задумалась Либби. — И он показался бы мне прекрасным, даже если бы это был всего-навсего вязаный мешок?

— Ну да, типа того. При условии, что эта теория верна.

— Боже. Я думаю, вот как все будет: я уйду от Боба — ну, фактически из-за секса — и потеряю все, а он останется верен мне одной, будет умирать от горя и плакать. Мы с Марком убежим и вскоре надоедим друг другу до смерти, и в связи с тем, что проблема наша будет уже решена, нам станет не о чем говорить. Он будет все время смотреть с друзьями футбол, и мы прекратим заниматься сексом, а потом однажды меня вдруг накроет ПМС, и я брошусь под поезд. «Анна Каренина» в чистом виде. Может, я героиня трагедии? Хотя уверена, что это не считается. Так что, может, больше не тянуть, а пойти и броситься под поезд прямо сейчас?

— Если так рассуждать, нам всем лучше немедленно покончить с собой. И к тому же вряд ли Толстой имел в виду, что у Анны был ПМС.

Я подарила Либби «Анну Каренину» на день рождения несколько лет назад, хоть и сомневалась, что она понравится ей, учитывая ее ужасающие литературные вкусы: научная фантастика, фэнтези, триллеры. Однако она прочитала ее уже два раза и постоянно выдвигала все новые и новые теории относительно характера Анны.

— Да ну, Мег, там настоящий ПМС. Ты прочитай еще разок! Она раздражительна и «бессмысленно ревнива». Не выносит запаха краски. Потом там еще вся эта муть про ненависть ко всем и вся и про желание — мол, оно как «грязное мороженое», помнишь, она думает об этом по дороге на вокзал. Только не говори мне, что не чувствуешь всего этого перед месячными! Ну конечно, получается, что если этот тип Ньюман прав, то, бросься я сейчас под поезд, мне можно было бы начать жизнь с чистого листа. Новая жизнь, новые беды. Хотя, может, у меня и получилась бы какая-нибудь толковая жизнь, начни я ее заново.

— Кстати, вчера мне звонила мать, у нее опять новости про Розу. Она будет играть Анну Каренину в голливудском блокбастере. Может, стоит послать ей письмо и дать подсказку по поводу этого твоего ПМС?

— Не переживай, — подбодрила меня Либби. — Наверняка фильм провалится в прокате.

— Нет, ну нельзя сказать, что мне прямо так уж хочется, чтобы он совсем провалился. Но какого же черта это непременно должна быть моя любимая книга? Мать думает, я завидую, и, наверное, она права, только я сама себя не понимаю, почему завидую тому, что мне не нужно. Кто сказал, что жизнь Розы со всем ее успехом складывается правильнее, чем у других? Вот ее брат — бухгалтер в благотворительной организации, и я уверена, что никто не носится с ним так, как все носятся с Розой. А что если он вот так, тихо и незаметно, живет куда лучше и правильнее? Кто знает? По-моему, разобраться во всем этом просто невозможно.

— Анна Каренина в этом определенно не разобралась.

— Разве? — я удивленно подняла бровь.

— В смысле? А что же, разобралась, что ли?

— Я не знаю. Но она видит свет, — сказала я. — По крайней мере, она видит свет — прямо перед смертью. Страсть дарит ей способность заглянуть внутрь себя. Другие персонажи такой способностью не обладают. Но, заметь, потом этот свет потухает навсегда.

Я сделала еще один глоток.

— Боже, — покачала я головой. — Чтобы пытаться сыграть такое… Не хотела бы я оказаться на месте Розы.

Впрочем, как и на своем месте, чтобы всю жизнь пытаться написать что-нибудь хотя бы отдаленно похожее на «Анну Каренину» по силе и глубине.

В первый раз я прочла этот роман в университете, а потом перечитала примерно через три года после того, как мы перебрались в Девон. У меня тогда был недолгий период флирта с братом Кристофера Джошем. Я думала, что Толстой предостережет меня от неверного шага. Джошу тогда исполнилось двадцать восемь, и он все никак не мог найти себе девушку. Он все время говорил, как было бы здорово, если бы ему встретилась женщина вроде меня, которая бы умела играть на гитаре, с удовольствием гоняла бы с ним мяч в парке и читала книги.

— Мне нужна писательница, — говорил он, а я отвечала, что большинство писательниц ненормальные, которые редко занимаются чем-нибудь еще кроме сидения за письменным столом. Я советовала ему поискать себе подругу среди инструкторов по йоге или университетских выпускниц. В те дни он проводил с нами много времени, и мне нравилось иметь под рукой человека, который мог подтвердить, что Кристофер за последние сутки в самом деле не произнес ни слова, или что его реакция на опрокинутую чашку с чаем действительно странная, или что он часто не разделяет мнение, высказанное мною, зато охотно соглашается с тем же самым, услышанным от кого-то по телевизору. Если Кристофер всегда поддавался импульсу, был крайне деятелен и переменчив, то Джош, напротив, всегда прислушивался к голосу разума — пожалуй, иногда даже слишком внимательно. Он повсюду таскал с собой рулетку: не только потому, что покупал только такие книги, которые совпадали бы по размеру с теми, что у него уже имелись, но еще и потому, что, когда никто не видел, он измерял стены и дверные проемы — просто чтобы знать, какой они высоты и ширины. Однажды он рассказал мне, что ему необходимо сосчитать до тридцати двух каждый раз, когда он моет руки. Если он сбивался со счета или не успевал вовремя выключить воду, ему приходилось начинать все заново. Заваривая чай, он обязательно выжимал чайный пакетик ровно восемь раз. Одеваясь, всегда следил за тем, чтобы предметов одежды на нем было четное число. А когда читал книгу, запрещал себе останавливаться на страницах 6, 15 или 23, потому что это несчастливые числа. Страницы 13 и 36 он вообще пролистывал не читая и говорил, что ничего ценного обычно не пропускает. Было время, когда он не читал и все страницы с простыми числами, но тогда ему не удавалось узнать, что же произошло в начале книги, так что на это условие он вскоре махнул рукой.