Наша трагическая вселенная - [36]
Мать вдруг рассмеялась.
— Что? — спросила я.
— Мне показалось или ты слегка завидуешь?
— Господи боже! Чему тут завидовать?! Я совершенно довольна своей жизнью. Хотела бы стать актрисой, поступила бы в академию. Мне не нужны миллионы. Я бы не знала, что с ними делать. И нужно было бы все время беспокоиться о прическе и о том, уместное ли на мне платье. Да на то, чтобы вести такую жизнь, как раз и ушли бы все эти миллионы! Прошу тебя, мам, давай сменим тему.
— Прости, не надо было мне тебя дразнить, — мама все продолжала смеяться. — Ты же знаешь, как я тобой горжусь. Мне куда больше нравится иметь дочь, пишущую книги, даже если их никто не покупает, чем ту, что проводит дни напролет на красных ковровых дорожках и не слезает со страниц газет.
— Ты опять за свое! — воскликнула я.
— Да-да, извини!
И мы обе расхохотались.
— О боже, чертова Роза, — сказала я, наконец успокоившись. — Как там Тэз? Как Тоби? Как собаки?
Всю оставшуюся часть прогулки я слушала рассказ матери о том, как Тэзу заказали оформление нового вокзала Сент-Панкрас, о странном бойфренде Тоби, который настаивал на том, чтобы перед обедом все читали молитву, и о том, как одна из собак погналась за собственным хвостом и поймала-таки его, в связи с чем дом был залит кровью до тех пор, пока Тэз не пришел с работы и все не убрал. Когда мы с матерью наконец попрощались, я бросила взгляд на другой берег реки. Начинали сгущаться сумерки, и ярко-розовая земля была похожа на мягкую кожу на внутренней стороне бедра какого-нибудь огромного мифического животного, уснувшего у воды. Кожу эту обрамляли клочки лобковых волос из темно-зеленых деревьев, а еще она была исполосована шрамами и растяжками дорог. Если тот берег напоминал внутреннюю сторону бедра спящего существа, то Кингсвер походил на длинный тонкий палец ноги, который животное лениво окунуло в воду. Холмы понемногу начинали темнеть, и я двинулась в обратный путь, размышляя над тем, насколько мрачнее была окружавшая меня теперь тишина, и насколько лучше получился бы архив у моей матери, будь я такой, как Роза, и насколько больше было бы смысла в ее генеалогическом древе, если бы у меня появились дети.
В пятницу вечером полил дождь. Я ушла из библиотеки раньше обычного, добралась до дома, подхватила Бешу и пошла в «Три корабля», не дожидаясь, пока вернется Кристофер. В понедельник, когда он пришел с работы, я первым делом спросила его о путанице с книгами. Он слушал меня вполуха, толком не понял, что произошло, и в итоге посоветовал мне навести порядок на втором столе и начать наконец пользоваться картотечными шкафчиками, которые он для меня смастерил: один — для Мег Карпентер, а второй — для Зеба Росса. Конечно, я на этом не успокоилась и продолжала допытываться у него насчет книги Ньюмана: например, спрашивала, помнит ли он, как вскрывал конверт с этой книгой, и не могло ли получиться так, что из посылки что-нибудь выпало — ну, скажем, письмо или записка, может, что-нибудь от Ви. Все это привело к тому, что мы поругались и Кристофер сказал: что если мне не нравится, как он обращается с моей почтой, я могу забирать «свои чертовы книжонки» сама. Ссора отравила нам всю неделю, и к пятнице мы оба все еще чувствовали себя паршиво. Я приняла решение извиниться перед ним за свою долю вины при условии, что он извинится первым.
Беша лежала мокрым клубком шерсти под столом в баре и ворчливо тявкала каждый раз, когда открывалась дверь и кто-нибудь входил. Она делала это с точно выверенной громкостью: так, чтобы тот, на кого она гавкает, ее слышал, а хозяин бара Тони — нет. Большую часть времени Тони проводил за разговорами с постоянными посетителями или Джорджем, почти полностью облезшим старым котом, который непременно попытался бы выцарапать Беше глаза, если бы знал, что она здесь. Но зрение у Джорджа было уже не то, и Беша, похоже, знала об этом, но все равно пряталась в тени под столом у моих ног. Я все еще размышляла над тем, как бы мне использовать результаты изучения эзотерических книг дважды, ввернув их в свой роман. Моя безымянная героиня ни во что не верила, и, возможно, путешествие по миру, где все сводилось бы к гаданию на кофейной гуще, сгибанию вилок и прочим фокусам, укрепило бы ее веру в материальную вселенную. Беда была лишь в том, что я сама не очень-то верила в материальную вселенную, да и ни в какую другую тоже.
Я взяла с собой блокнот и теперь листала его, просматривая одну за другой свои забракованные идеи, все эти ненадежные тормозные колодки, неожиданно захлопывающиеся двери в сауну и прочий стыд. И вдруг меня осенило. Может, блокнот и есть роман? А что если в книге будет рассказываться о том, как она создается? Как наша героиня изо всех сил старается составить у себя в блокноте план будущего романа, и ей все не удается этого сделать? Такой сюжет будет похож на здание, состоящее из строительных лесов, или на одну из таких юбок, у которых швы снаружи. Я тут же сделала новую запись «возможно, блокнот — это роман» и поняла, что если блокнот и вправду превратится в роман, то и эта запись про то, что блокнот может быть романом, тоже станет частью этого романа, и тогда у меня слегка закружилась голова. Когда-то я уже пыталась написать книгу в жанре метапрозы. Но идея с блокнотом оказалась куда лучше. Одной из самых больших проблем с моим романом было то, что все, о чем мне действительно хотелось написать, выходило за рамки приличий, и в итоге мне вечно приходилось выдумывать что-нибудь неправдоподобное. Я бы очень хотела разобраться в своем разрыве с Дрю и покопаться в наших отношениях с Кристофером. Я бы с удовольствием написала о Либби и ее любовной истории. Развод моих родителей казался слегка избитой темой, но и он был интересен, по крайней мере для меня. Мне в общем-то и о Розе было интересно написать, в том числе о ее странной привязанности к своему брату Калебу.
