Наша тайная слава - [33]

Ей ни о чем не говорит этот отсыл к Прусту, но она выходит из положения, назвав меня поэтом. А ведь я и в самом деле был им, по-своему, — сочинял свои александрины из редких эссенций, рифмовал благоухания и в конце концов исчерпал все фигуры стиля. Смешивая перец с корицей, я получил оксюморон; добавив штришок мяты к орхидее — гиперболу. А сколько метафор, сколько образов были внушены утонченным осмосом ароматов? Я знал, что ваниль, смешанная с амброй, добавит нотку меланхолии, что любая красная ягода — малина, вишня, смородина — в сочетании с производными от гераниола пробудит детские воспоминания и что ничто лучше не напомнит звездное небо, чем фиалка, затерянная среди королевского папоротника.

Наше первое свидание продлилось до наступления вечера. Я не допустил ошибки, не искал десять поводов увидеться снова. Мне ведь еще помнятся эти богатые и стареющие женщины, которые пытались меня соблазнить в те времена, когда большие парфюмерные дома носились со мной, как с вундеркиндом. Еще привлекательные, породистые, но патетичные из-за того, что слишком хотели изображать из себя роковых красавиц в возрасте, когда уже балуют своих внуков. Немного чересчур накрашенные, подчеркнуто элегантные, вечно ничем не занятые и готовые на все, лишь бы стать необходимыми, они беспрестанно ловили искорку желания, которое могли бы заронить во мне. Сегодня мне удалось не повторить их ошибок, я по-прежнему придерживался своей стратегии и вел себя как вельможа, замкнувшийся в башне из слоновой кости. Собственно, она сама решила в следующий раз принести абрикосовый пирог к «Дарджилингу». После ее ухода я чувствую себя опустошенным из-за усилий выглядеть любезным, чуточку отстраненным господином, тогда как на самом деле я во всех подробностях изучал малейший изгиб ее тела. Мои пальцы все еще дрожат после того, как я пожал ее руку, а гостиная больше, чем когда бы то ни было, похожа на палату умирающего.

Мне вдруг хочется успокоить себя насчет того, кем я был так долго — волшебником, который всякий раз, представляя свою новую работу, вызывал столпотворение на Елисейских Полях. Я перетряхиваю ящики и нахожу забытые флаконы с почти выдохшимися духами, но мне довольно открыть «Шарм» — и мои пятидесятые годы разом возвращаются ко мне. Всего одна капелька на моем запястье — и тысячи женщин окружают меня и прославляют. Гордые и элегантные, все звезды. В превосходных нарядах, под которыми я воображаю их нагими и уже обращенными к Новому Свету, тому, что поглотит нашу старушку Европу. Мэрилин Монро сказала про «Шарм», что он пахнет сладко, как грех. Его доминирующей нотой была тинктура мускуса в сочетании с ветивером, слегка подчеркнутым нюансом апельсина. Сегодня это классика, которую девушки хотят заполучить, став женщинами. Каждые три-четыре года новая рекламная кампания вновь выводит его на сцену. Но самая прекрасная дань признательности — это мои клиентки, почитающие мой «Шарм» своей кожей, мои живые цветы, мои пьянящие посланницы, моиатласные футляры, мои благоуханные пейзажи, одновременно музы и творения. Когда одна из них невзначай задевает меня на улице, у меня возникает ощущение, будто я овладел ею — на время вздоха.

***

Каждое утро я, как старый привратник, подстерегаю миг, когда Луиза пройдет через мою лестничную площадку. Там, где другой прижался бы ухом к своей двери, мне достаточно втянуть в себя след ее прохода по лестнице. Она душится какой-то туалетной водой с эссенцией бергамота, которую считает свежей и бодрящей, но это все равно что орхидея, принявшая себя за герань. Кожа Луизы приходит в противоречие с любой кисловатой доминантой, она требует, скорее, какого-то травяного и маслянистого оттенка. Я видел мало женщин, которые умели бы сразу попасть в цель. Часто их выбор кажется им любовью с первого взгляда, хотя это была всего лишь неудачная встреча. Я уже давно научился подбирать им спутника жизни; может быть, они и изменят своему мужу, но моим духам — никогда.

Этим утром я снова буду играть роль посредника.

Моей первой мыслью было заглянуть в косметический отдел большого универсального магазина, я был даже готов удивиться какой-нибудь находке. За двадцать последних лет я был не слишком внимателен к эволюции в моей области, я от нее даже надменно отвернулся, словно говоря своим преемникам: Впредь выкручивайтесь без меня. От скольких симпозиумов, юбилеев, награждений я отказался из опасения оказаться выставленным на всеобщее обозрение, словно рождественская фигурка, с которой смахивают пыль раз в год. Еще мне было любопытно прогуляться по какому-нибудь престижному бутику на Больших бульварах, где продаются все спреи и кремы парижского шика. У меня сразу же возникло ощущение, будто я попал на концерт современной музыки, где с цепи сорвалась сотня обезумевших инструментов: настоящая какофония запахов. К основным аккордам примешивались многочисленные фальшивые звуки, к знакомым классическим нотам добавлялись крикливые, хмельное тут сталкивалось с пронзительным, а напыщенное — с откровенным диссонансом. Демонстрируя мне флакон в виденасеченной на квадратики гранаты, продавщица объясняла мне, насколько духи унисекс выявляют нынешнюю тенденцию. Если под унисексом надо понимать идею двуполости, то, по-моему, она достигла своего апогея в тот день, когда в холле отеля «Уолдорф Астория» в Нью-Йорке я наблюдал появление Марлен Дитрих в смокинге — она вся лучилась светом и смущала своей двусмысленностью. В духах, которые мне подсовывала продавщица, не было ничего еретического и отдающего серой, всего лишь желание маркетинга извлечь выгоду из беспокойства подростка, который оттягивает момент, которого так опасается, — когда он должен утвердить либо свою женственность, либо свою мужественность. Ни в коем случае нельзя дарить Луизе эту бездушную бурду и никакую другую из этих трехгрошовых поделок, которые скисают к середине дня и предают вас в наихудший момент. Вернувшись домой с пустыми руками — и успокоенный при мысли, что мир духов остался там, где я его оставил, — я снова открыл дверь своей мастерской, чтобы выйти из нее лишь через три дня.