Наша прекрасная Александрия. Письма к И. И. Каплан (1922–1924), Е. И. Бронштейн-Шур (1927–1941), Ф. Г. Гинзбург (1927–1941) - [39]
В одном, по-моему, Пришвин ошибается: он говорит, что тут можно обойтись без любви к человеку, а опираться лишь на веками воспитанное чувство общественности, поддерживаемое устным, т. е. живым, преданием! Без сомнения, самое предание и способность жить в нем заглохнут, если не будет любви. Только она дает жизнь самому преданию.
…Что касается меня, я усиленно и спешно читаю те накопившиеся горы литературы, которые приходится все откладывать зимою.
Проштудировал прекрасную книгу Wells’a по иммунологии, о которой Вам говорил. Теперь передумал ее до значительной глубины! У меня тут большие замыслы по сближению наших нервных «экзальтации» и «торможения» с явлениями иммунологических «анафилаксии» и «рефрактерностей». По моему чутью, эти вещи гораздо более родственные, чем принято думать. И их совместное изучение должно пролить много света и для нервников и для гуморалистов.
Затем, в связи с предыдущим, штудирую новую книгу Oppenheimer’a о ферментах как «возбудителях» и «тормозителях». Это все к будущей единой теории этих вещей!
Проштудировал ряд статей о нерве из Journal of Physiology. Hill перенес теперь свою методику с мышцы на нерв, и сразу открывается очень много нового.
Наконец, много нового дает Washholder по электрофизиологии человеческой мышцы и ее иннервации.
Получил ряд книг, касающихся хронотопа.
Как видите, жизнь складывается так, что «отдыхать» некогда! Времени и сил слишком мало.
И я слишком реально чувствую, что скоро умру, чтобы с легким сердцем позволить себе отойти от работы. Если отдыхать, то мне надо отдыхать не от работы вообще, а вот от этой бестолковой траты сил, которая захватывает нас по зимам, не давая заниматься настоящим и необходимым делом. Сейчас я и отдыхаю за спешным чтением необходимого да вот за письмами, вроде настоящего, где собираю свои основные, руководящие мысли и итоги для друга.
На днях купил только что вышедший дневник С. А. Толстой. Он необыкновенно трогателен и поучителен в своей безыскусственности. Эта бедная, умная и простая женщина участвовала в образовании того, что мы ценим под именем «Л. Толстой», гораздо более, чем казалось самому Льву Николаевичу в его последние годы и, тем более, чем представляют себе близорукие идолопоклонники Толстого, готовые осуждать и бросать камнями «за мещанство» в эту хорошую женскую душу. Трогателен, мил и неисчерпаемо поучителен вообще человек, когда он прост и живет перед лицом своей совести, ища лучшего! И везде он противен и жалок, когда самоуверен, самодоволен и горд!..
20
18 июля 1929
…Я люблю бывать на этом берегу и слушать эту благоговейную тишину, собираться там с мыслями, вспоминать, примирять противоречия.
Болтливый дневной шум застилает подлинную красоту и важность жизни и бытия. А в эти минуты ночной и утренней тишины становишься более зорким, дальновидным и как бы улавливающим основной и главный смысл существования, которым освещается и то, что шумит в дневной суматохе.
Знаете, недавно, при чтении одной работы, мне пришлось ощутить с какой-то особенной ясностью, что очевидность и правда могут очень расходиться между собою. Ведь, говоря отвлеченно, как будто совершенно бесспорно, что правда – это то, что очевидно. А между тем, чего очевиднее того, что окружает нас в дневной сутолоке; и как часто, судя по ней, мы строим близорукие и далекие от правды мысли о действительности!
Близорукая очевидность застилает от людей, сплошь и рядом, подлинный смысл и правду событий, их перспективу, красоту и значение.
Отчего мы так ценим поэтов и больших художников? Кто такой для нас поэт, пророк и художник, этот «чудак» и «странный» посреди обыденного нашего общежития?
Это тот, кто умеет и силен раскрыть нам забываемую правду и красоту бытия, которая застилается для нас шумом обыденной очевидности.
Очевидность доступна нам всегда и везде; правда – в редкие минуты душевной ясности.
За дневною очевидностью мы так часто, сплошь и рядом, не видим правды, как за кустами не видим леса!
А вот в час тишины, на берегу моря, мы все становимся немножко поэтами, художниками и пророками, начинаем читать сами себя и улавливать те аккорды жизни, которым принадлежит главное значение…
…Правда приходит к нам редко, в час тишины, когда можешь быть сам в себе; и идти к друзьям надо лишь тогда, когда уверен, что очевидность не сомнет и не застелет правду, – вот в те редкие часы, когда далекая правда совпадет с близкой очевидностью. Как бы хорошо было, если бы они совпадали всегда! Тогда бы мы все время жили в красоте! Но этого нет, и, конечно, не без нашей вины. В каждом из нас есть кусочки красоты, но мы сами достойны их только изредка! Зимние сумерки у нас длинны, а летнее солнце дано ненадолго…
21
9 августа 1929
…Вы очень ярко нарисовали впечатления от Севастополя, так что я пережил их живо, – точно сам был на этих страшных местах, где когда-то гремели орудия и умирали забытые люди, а потом более или менее беззаботно фланировали по бульвару представители «бомонда» и «сосьете», чистосердечно убежденные, что те прежние умирали и геройствовали как раз для того, чтобы обеспечить этим новым возможность предаваться «культурному времяпрепровождению». Но вот уже и бомонд и сосьете выметены из истории! И как хотелось бы верить, что выметены они прочно!..
