Наша прекрасная Александрия. Письма к И. И. Каплан (1922–1924), Е. И. Бронштейн-Шур (1927–1941), Ф. Г. Гинзбург (1927–1941) - [28]

Новая, более конкретная область фактов, – вместе с тем и новые, неожиданные с прежней точки зрения законы! И, что особенно замечательно, эти более конкретные законы вместе с тем потом оказываются и более общими, т. е. включающими в себя прежние абстракции, как частность и как провинциализм. Геометрия оказалась провинциализмом механики, т. е. область фактов, исключительно удовлетворяющих законам геометрии, оказалась гораздо уже, чем область фактов, подчиненных концепциям механики, факты геометрии составляют всего лишь провинцию посреди фактов механики! Но точно так же факты механики составляют лишь частность и провинцию в необозримом многообразии фактов электродинамики. На наших глазах сама электродинамика делается провинциализмом учения об электронных сочетаниях.

Вот совершенно так же, с переходом в новую, несравненную, еще более конкретную область опыта, где учитывается сам человек и его лицо, – придется заранее ожидать совсем новых законов и зависимостей, к которым мы не подготовлены и которые надо будет брать непредвзятыми, чистыми от привычек и предубеждений руками! Старые, привычные, казавшиеся универсальными законы войдут потом в эти новые законы как частность и провинциализм.

Курьезно, что в той же книжке через несколько страниц говорится: «Других законов, кроме законов электродинамики, и не существует» (с. 15). Курьезное противоречие себе на старинный образец!

Совершенно так же старинные геометры и механисты в свое время утверждали, что других законов, кроме законов геометрии и механики, в мире не существует, и на этом предвзятом основании пытались натянуть на схемы геометрии и механики не натягивающиеся на них и неуловимые для них зависимости электромагнетизма! Утверждать теперь, что других, более конкретных и еще более универсальных, законов, кроме законов электродинамики, не существует, – значит повторять в точности школьную традицию старинных геометров и механистов!

Заранее можно и надо сказать, что существует много новых ступеней конкретного опыта – все более конкретного и все более универсального, – прежде чем мы доберемся до последних законов, управляющих человеком в истории! В будущем и геометрия, и механика, и электродинамика, и все «электромагнитное мировоззрение», и экономика – будут узкими провинциализмами в царстве законов, управляющих жизнью человека. Ибо ведь и геометрия, и механика, и электромагнетизм, и экономика – все это произведения человеческой жизни, общения человеческих лиц между собою – человеческого слова, быта и истории! То, чем бьется, мучится и устремляется человеческое лицо в своем общении с другими лицами, составляет несравненно более универсальное и важное в мире, чем всевозможные абстракции школьного мышления!..

8

2 мая 1927

…Слово «факт» в сущности двусмысленно. С одной стороны, мы отмечаем им то, что не зависит от наших теоретических ожиданий и предположений, и в этом смысле хорошо говорим, что факты упрямы. С другой стороны, сама этимология слова «факт» взята из латинского языка: «factum est», т. е. «сделано».

В свое время Менделеев и предупреждал, что не следует относиться к так называемым «фактам науки» с суеверной слепотой, – дескать, это что-то непреложное и неоспоримое, не подлежащее спору. Множество фактов науки просто «сделано» теми предубеждениями и теоретическими предвзятостями, с которыми люди подходили к действительности. Многое принимается за неоспоримый факт просто потому, что люди сейчас так склонны верить, или так настроены, или, наконец, больны.

Теоретический химик Гельм дает, по-моему, хорошее определение факта в его точном значении для науки: «Факт – это то, что я не могу уничтожить никакими комбинациями моих представлений». Факт, что атом натрия одновалентен и я не могу его переделать – сделать его, например, дву – и трехвалентным. В этом смысле факты опыта это то, что ставит незыблемые преграды моим вожделениям, – вожделение моей теоретизирующей мысли вообще.

Последний и самый неизбывный факт человеческой жизни в том, что «Рахиль плачет о детях своих и не может утешиться, ибо их нет». Теоретизирующий химик может утешиться, успокоиться, что натрий одновалентен и не может стать двувалентным, ибо, в конце концов, это можно вплести довольно просто в общую теоретическую канву учения о веществе.

Физиолог, которому непременно хочется подчинить идее парабиоза все случаи торможения, поболеет, но и утешится, когда ему представят факты торможения, не укладывающиеся в привычные схемы парабиоза: он может сказать себе, что привычные схемы парабиоза не обобщают еще его теории до конца, и новые факты могут быть согласованы с будущей обобщенной теорией, которая охватит и парабиоз и эти особые факты, как свои частности. Но вот никак не переделать и не изменить того, что детей у Рахили больше нет; и никак не утешить нам Рахили, ибо ведь детей ее не вернуть никакими силами!

У Рахили детей больше нет, и как же вы утешите ее, пока неизменен этот факт?! Трагическое значение факта в том, что он незыблем, как каменная скала, и останется незыблемым, когда самого меня, который его ощутил, уже не будет!