Наша первая революция. Часть I - [18]

Земцы подали прошение о конституции. Их прошение было найдено не заслуживающим уважения. Московское земство заявило, что оно взволновано, и прекратило свои заседания. Черниговские и смоленские земцы просто разъехались по домам. Симферопольская дума отложила свои заседания, не рассмотрев бюджета. Такое самоупразднение – вполне уместный акт, если б к нему прибегли все земства и думы, выставив принципиальную мотивировку своей стачки. Но и тогда оставался бы во всей своей силе вопрос: что же дальше?

В своих резолюциях земцы «выражали надежду». Надежда оказалась утопической. В свою очередь освобожденческие quasi-демократы в последние два года то и дело «выражали надежду» на земцев. Их надежда на земцев оказалась обманутой вместе с надеждой земцев на самодержавие.

Что же дальше? Ответ может быть один: апелляция к массе, то есть к революции. Но к массе можно идти только с демократической программой. И если раньше мы старались показать, что наша демократия может быть только революционной, то здесь нужно добавить, что переход к революционной тактике мыслим только на почве демократической программы.

Вне революции нет путей для решения вопроса политической свободы. Это должны понять даже глухонемые слепцы в результате последнего периода правительственных обещаний, земских совещаний, либеральных банкетов и царского указа.

К свободе путь лежит через революцию, к революции через демократическую программу.

К интеллигентной «демократии», – демократией мы называем ее в счет ее будущего, – плетущейся за земцами, пролетариат должен обратиться со словами, которые Уланд[55] сказал некогда вюртембергскому ландтагу:

Und konnt ihr nicht das Ziel erstreben, So tretet in das Volk zuruck!..

(Если не можете добиться цели, Вернитесь обратно к народу).

Л. Троцкий. ПРОЛЕТАРИАТ И РЕВОЛЮЦИЯ

Но пролетариат должен не только звать к революции, прежде всего он должен сам идти к революции.

Идти к революции не значит непременно снаряжаться к назначенному на определенный день вооруженному восстанию. Для революции нельзя назначить день и час, как для демонстрации. Народ никогда еще не делал революций по команде.

Но что можно делать, так это ввиду неизбежно надвигающейся катастрофы выбирать наиболее удобные позиции, вооружать и вдохновлять массы революционным лозунгом, выводить единовременно на поле действия все резервы, упражнять их в боевом искусстве, держать их все время под ружьем, – и в подходящую минуту ударить по всей линии тревогу.

Значит это только упражнение собственных сил, а не решительное столкновение с силами врага, – только маневры, а не уличная революция?

Да, только маневры. Но от военных маневров они отличаются тем, что во всякое время, и совершенно независимо от нашей воли, могут превратиться в действительное сражение, решающее весь исход многолетней кампании. Не только могут превратиться, но и должны превратиться. За это ручается острый характер переживаемого политического периода, скрывающего в своих недрах массы революционного материала.

В какой момент произойдет превращение маневров в сражение, это будет зависеть от объема и революционной сплоченности массы, которая выведена на улицу, от сгущенности той атмосферы всенародного сочувствия и симпатии, которою эта масса дышит, и от настроения двинутых правительством против народа войск.

Эти три элемента успеха должны определять нашу подготовительную работу. Революционная пролетарская масса есть. Нужно уметь единовременно на всем пространстве России вывести эту массу на улицы и сплотить ее общим кличем.

Ненависть к царизму есть во всех слоях и классах общества, – есть, значит, и сочувствие к освободительной борьбе. Нужно это сочувствие сосредоточить на пролетариате, как революционной силе, выступление которой во главе народных масс только и может спасти будущее России. Наконец, настроение армии всего меньше способно окрылять правительство уверенностью. За последние годы было много тревожных симптомов: армия ропщет, армия недовольна, в армии брожение. Нужно сделать все, чтобы к моменту решительного выступления массы армия отрезала свою судьбу от судьбы самодержавия.

Начнем с последних двух условий, определяющих ход и исход кампании.

Последний период, когда при звуках труб была открыта эра политического обновления и при свисте нагаек эта эра была объявлена закрытой, – период Святополка-Мирского, – в своем конечном результате поднял ненависть к абсолютизму во всех сколько-нибудь сознательных элементах общества до небывалой высоты. Наступающие дни будут пожинать плоды встревоженных общественных надежд и невыполненных правительственных обещаний. Политические интересы стали более оформленными, недовольство глубже и «принципиальнее». Вчера еще первобытная мысль сегодня уже жадно набрасывается на работу политического анализа. Все явления зла и произвола быстро сводятся к первооснове. Революционные лозунги никого не отпугивают, наоборот, находят тысячекратное эхо, превращаются в народные поговорки. Общественное сознание впитывает в себя, как губка влагу, каждое слово отрицания, осуждения или проклятия по адресу абсолютизма. Ничто не проходит для него безнаказанно. Каждый неловкий шаг ставится ему в счет. Его заигрывания встречают насмешку, его угрозы рождают ненависть. Громадный аппарат либеральной прессы пускает ежедневно в оборот тысячи фактов, волнующих, раздражающих и воспламеняющих общественное сознание.