Наша первая революция. Часть I - [16]

Земство не могло прийти в движение, не приведя, в свою очередь, в движение всю ту интеллигенцию, которая наполняет все его поры, которая широким кольцом окружает его по периферии, которая, наконец, связана с ним узами крови и узами политических интересов. Земский съезд 6–8 ноября вызвал целый ряд политических банкетов демократической интеллигенции. Были более, были менее радикальные банкеты, были более, были менее смелые речи; в одном случае говорили об активном участии народа в законодательстве, в другом – требовали ограничения самодержавия и даже доходили до требования всенародного учредительного собрания. Но не было ни одного банкета, на котором встал бы либеральный земец или «освобожденец» и сказал: «Господа! На днях соберутся (или собрались) земцы. Они потребуют конституции. Затем земцы и думы потребуют – если потребуют – конституции в земствах и думах. Потом на банкетах земцы и думцы соберутся вместе с интеллигенцией – вот как собрались сегодня мы – и опять постановят резолюцию о необходимости конституции. Правительство ответит на это более или менее торжественным манифестом, в котором (оратору совсем не нужно было бы быть пророком, чтобы предвидеть это) будет провозглашена незыблемость самодержавия, земствам будет предложено вернуться к обычным занятиям, а политические банкеты будут упомянуты лишь в связи с соответственными уголовными статьями. Что тогда? Как ответим мы на такое заявление правительства? Другими словами: какова наша дальнейшая тактика, милостивые государи?»

После этих простых слов в собрании воцарилась бы неловкость, демократические дети неуверенно взглянули бы на земских отцов, земские отцы недовольно нахмурили бы брови, – и все немедленно почувствовали бы, что оратор сделал большую бестактность.

Его бестактность состояла бы в том, что он на либеральном банкете высказал бы то, что есть. Но такой бестактности наш оратор не совершил, ибо его не было. Никто из земцев или из услужающих им «освобожденцев»-демократов не поставил вслух вопроса: что же дальше?

Такую бестактность решились сделать только социалисты-пролетарии.

Они явились в Харькове на заседание Юридического Общества, председатель которого предлагал отправить министру весенних дел приветственную и благодарственную телеграмму, и один из них сказал собравшимся, что единственная весна, которой верит пролетариат и которой только и может верить демократия, будет принесена революцией. Они явились на заседание Екатеринодарской думы, где оратор-рабочий сказал: «Погибающее самодержавие думает бросить вам приманку… оно надеется обмануть вас и теперь точно так же, как не раз обманывало! – Но… оно почувствует, что народилась в России новая сила, с самого начала своего существования явившаяся непримиримым, смертельным врагом царского деспотизма. Эта сила – организованный пролетариат… И мы – горсть борцов великой армии труда – зовем вас с собой. Мы с вами – представители противоположных общественных классов, но и нас может объединить ненависть к одному и тому же врагу – самодержавному строю. Мы можем быть союзниками в нашей политической борьбе. Но для этого вы должны оставить прежний путь смирения, вы должны смело, открыто присоединиться к нашему требованию: Долой самодержавие! Да здравствует учредительное собрание, избранное всем народом! Да здравствует всеобщее, прямое, равное и тайное избирательное право!».

Пролетарии явились на банкет одесской интеллигенции и там их оратор сказал: «Если вы, граждане, найдете в себе достаточно мужества, чтобы открыто и без колебаний поддержать наши демократические требования, мы, пролетарии-социал-демократы, приглашаем вас идти рядом с нами в борьбе с царизмом. В этой жестокой борьбе мы, социал-демократы, будем до последней капли крови отстаивать великие принципы свободы, равенства и братства».

Ораторы-пролетарии не боялись поставить открыто вопрос: что делать? – ибо на этот простой вопрос у них есть простой ответ: нужно бороться, нужно «до последней капли крови отстаивать великие принципы свободы, равенства и братства»!

И как бы для того, чтобы показать, что это не фраза в устах пролетариата, бакинские стачечники,[53] эти буревестники надвигающейся всенародной грозы, оставили на земле десятки убитых и раненых, проливших свою кровь за великие принципы свободы, равенства и братства!..

И вот, от этого класса, который научает своих детей так бороться и так умирать, явились представители на либеральные банкеты, на которых так хорошо говорят о героической борьбе и героической смерти.

Имели они право на внимание?

Либеральная печать много говорила о пропасти между интеллигенцией и народом. Либеральные ораторы не знают другой клятвы, кроме клятвы именем народа.

И вот ныне перед ними в лице пролетариата выступает на сцену сам народ. Не в качестве объекта просветительных начинаний, а в качестве самостоятельной, за себя ответственной и требовательной политической фигуры.

И что же?

– «Долой отсюда!» кричат либералы, надеявшиеся, что высокий имущественный ценз (цена либерального обеда от двух до четырех рублей) не позволит пролетариям перешагнуть пропасть, отделяющую «интеллигенцию» от «народа».