Наша Маша (Книга для родителей) - [97]

А какая это была радость для Машки! Усталая, заморенная старуха в ее глазах превратилась в добрую фею: ведь и ей, Машке, тоже дали лопату, и она тоже полчаса работала, “помогала”, и помогала, надо сказать, в полную силу.

Ничего, с сердцем все благополучно. А Маше— добрый урок. И может быть, этим мы “отчасти компенсируем” крики и прочие глупости, допущенные нами.

* * *

Перед сном говорила маме, что боится Бармалея и людоедов.

— Ну какие же, Машенька, людоеды? Где ты их видела? Тебе уже пять лет, а разве ты видела хоть раз человека, который бы ел детей и вообще других людей?! Нет людоедов.

— Нет есть! Мне папа говорил, что немного еще есть. Только они в Африке живут. И потихоньку едят. Дома, а не в столовой.

Когда я ей это говорил? Месяцев пять назад!

Что не надо— помнит, а что надо— забывает.

6.12.61.

Пришла Леночка Журба, которую мама и Маша встретили в парке и пригласили к нам.

Я уходил и успел только одну минуту полюбоваться Машкиной радостью. Видел, как она вела по коридору— из ванной в столовую— эту большую, грустную, немного неуклюжую, скованную в движениях девочку.

Да, времена меняются! Давно ли Маша была крохотной приготовишкой, обожавшей почти взрослую Леночку. И вот они почти сравнялись. А кое в чем Машка и обогнала Леночку. Правда, образованностью своей она щеголяет осторожно, деликатно, так как Леночка для нее по-прежнему кумир. Но все-таки щеголяет. Угощая Леночку чаем, сказала:

— Бери брот.

И тотчас, как бы между делом, пояснила:

— Это по-немецки.

* * *

Третьего дня, отправляясь с мамой на прогулку, взяла с собой лопатку. Лопата большая, неудобная, тащить ее трудно. Мама говорит:

— Ну дай, я понесу.

Машка мрачно ей отвечает:

— Что ты, не знаешь разве, что маленькие дети сами должны носить свои игрушки, а не заставлять взрослых таскать?

* * *

Что-то сказала маме. Та не расслышала, переспросила:

— Что? Не слышу...

— Интересно, о чем ты думала в этот момент,— не без ехидства говорит Машка. И другим тоном поясняет:— Это мне папа так очень часто говорит.

Сегодня солнечный день. Тает. С санками не погуляешь.

7.12.61.

Очень любит “удивлять”.

“Самолюбие, переходящее в тщеславие”,— говорит мама.

Ест вяло, то и дело подхныкивает:

— Не хочу!..

На лице усталость и отвращение. А тарелка еще на три четверти наполнена вегетарианским супом.

— А ну, интересно, успею я сосчитать по-немецки до двенадцати, пока ты съешь этот суп?!

И начинается увлекательное состязание, которое Машка неизменно выигрывает. Правда, не только из “самолюбия, переходящего в тщеславие”, но и по наивности, переходящей в глупость.

* * *

Чаще всего она “удивляет” маму. Меня считает скептиком и циником.

Вчера прибежала на кухню:

— Мама, посмотри, я сама туфли зашнуровала!

Мама вытаращила глаза:

— О-о-о-о!..

Машка сияет. Потом— горькая усмешка и презрительный жест в сторону моей комнаты:

— А его не удивишь никогда!..

8.12.61.

Была тетя Ляля. Играли в лото. Машка уже не в первый раз выступает в роли банкомета; вытаскивает из синего мешочка бочонки и объявляет:

— Шесть! Двадцать четыре! Сорок! Восемьдесят два! Семен Семенович!..

Ошибается редко. И ошибается, главным образом, на числах второго десятка, от десяти до двадцати, почему-то.

* * *

Вчера ночью (то есть третьего дня ночью) оставил записку:

“Дорогие мои спящие красавицы! Прошу разбудить тогда-то”— и так далее.

Машка уже давно читает эти утренние послания совершенно самостоятельно. Прочла и эту и с усмешкой говорит:

— Ты тоже, оказывается, в балерины попала!

Для нее “спящая красавица”, по-видимому, связано только с балетом. Что тут замешано слово спать, ей в голову не приходило.

10.12.61.

Утром забравшись к матери в постель, рассказывала ей сказку:

“Коровы устроили собрание и решили, что нельзя теленочков резать. Нельзя мясо есть.

А лев в Зоопарке захотел мяса и стал клетку ломать. А ему не дают. Он стал вырывать прутья и реветь.

Вдруг видит— идет Лев Толстой. Лев повернулся и ушел в клетку”.

* * *

Сегодня пять градусов мороза. Но снега почти нет. Поэтому вид за окном довольно тусклый. Хочу выйти с Машкой пораньше.

11.12.61.

Гуляли два часа. В Дивенском садике.

Катались с горки.

Машка совершенно не умеет вести себя в обществе детей и очень часто выглядит единицей среди ноликов. И, главное, сама себя так ощущает. Нет, не заносится, не “воображает”, а просто не может найти свое рядовое место в строю. Не видит, например, что на горку очередь. Способна на самой горке, на скате горы, нагнуться и начать поправлять штаны или застегивать ботик, не замечая, что за ней выстроилась очередь. Налетает на ребят. Все это только от недостатка опыта, от той тепличной (да, тепличной, хотя в этой теплице и открываются усиленно “форточки”) жизни, какой она у нас живет.

Достается ей, бедняге. Но без этого нельзя. В этом смысле надо ее муштровать, то есть приспосабливать к тому строевому темпу, в какой ей через год-два придется включиться.

13.12.61.

День зимний, солнечный, морозный. Окна по-декабрьски разукрашены узорами.

Каталась на санках с горки. Поначалу огорчала и даже возмущала меня. Влезет на невысокую горку, втащит туда салазки и кричит на весь сад:

— Папочка! Папсиночка! Дай ручку!