Наша любовь нужна России - [8]
10. Е. Н. Трубецкой — М. К. Морозовой
[11 июня 1909 г. Бегичево. В St-Blasien.]
11 Июня 1909 г.
Дорогая Маргарита Кирилловна
С большой радостью получил открытку с необыкновенно симпатичным видом на Philosophenweg(27), а также письмо от 6 Июня. Philosophenweg приводит к дому, где читаются сочинения Соловьева; так оно и исторически произошло — именно немецкая “философская дорога” к нему привела. Значит, это — путь верный. Странным образом последнее Ваше письмо пришло ко мне через Москву, а потому шло 5 дней.
Я также теперь только что одолел “Теократию” и читаю “La Russie et l’Eglise Universelle” — необходимое к ней дополнение[28]. Вероятно, можно заказать какому-нибудь книгопродавцу. Много нового выясняется мне в этой теократии. Соловьев не то чтобы отказался от нее, но оставил эту мечту в конце жизни (“Три разговора”). Теперь нужно, чтобы эта теократия стала окончательно “Uberwunderer Standpunkt”. Ни в какие рамки человеческой теократии Божеское царство никогда не вместится. Это — в сущности, попытка Петра — построить три кущи для Иисуса, Моисея, Илии и удержать на земле преображенное Божество. Нельзя! И мы хотим сделать то же с нашим освободительным движением, но последние годы доказали, что Христа земля не принимает и во всяком случае — в себе не удерживает. Земля не готова еще, а когда она будет готова, — будет сразу само Царствие Божие, а не промежуточная ступень теократии. В сущности, уже в “Трех разговорах” Соловьева это промежуточное звено выпадает: вместо теократии — соединение церквей где-то в пустыне в лице немногих верных, а потом — сразу кончина мира.
Вы не думайте, что этот мой ход мыслей похож на монашеский аскетический пессимизм. Нет! Я все-таки вижу здесь, на земле, огромную задачу — готовить эту самую землю к преображению. Только все-таки это не будет боговластие, потому что внешнимобразом до конца мира Бог еще не будет царствовать. Внешним образом будет скорее торжествовать зло; апостолы недаром говорят, что если бы мы только в этой жизни надеялись на Христа, мы были бы несчастнее всех человеков.
Мне удается доказать, что теократическая мечта Соловьева — не что иное, как последний остаток славянофильства (Россия — народ-богоносец). Она и есть “богоносец” — это правда, в идее, в умопостигаемом характере; но эта идея осуществится в чем угодно, только не в политическом могуществе. А Соловьев мечтает именно о могущественной русской теократической Империи[29]. Возможно, в будущем нам придется пройти через целую серию внешних неудач и бед, чтобы возгорелся в нас огонь: удачи чаще всего заставляют народы забывать о религии. Я боюсь, что русский народ только тогда сможет исполнить свое религиозное назначение, когда ему на земле станет уж очень плохо. Ну, прощайте, крепко целую Вашу руку. Жена Вас целует. У нас после потопов два дня чудной погоды; только к ночи дождь.
Ваш Кн. Е. Трубецкой.
11. Е. Н. Трубецкой — М. К. Морозовой
[В одном конверте с предыдущим.]
№ 6
Милая и бесконечно дорогая
Я также пишу Вам два письма и по той же причине: второе — совсем, совсем между нами. Хорошо, что дети в Villa Bristol не дают плакать, т. е. мешают отдаваться слезам; а то ведь эдак можно совсем известись! Нельзя всегда сдерживаться; но ведь можно и вечером поплакать, когда дети легли спать, не так ли? А все-таки я ужасно надеюсь на моего милого “Ваньку-встаньку”, — на силы, которые в Вас есть и несомненно Вас вывезут.
О моем настроении много говорить не буду; почему? Потому что не следует слишком в нем копаться: иначе доковыряешься до боли. Скажу только, что по отношению к Вам оно неизменно, моя милая, дорогая. Вот другое письмо мое в этом конверте очень характерно. Почему ход мыслей о Соловьеве так сам собой отливается в письмо к Вам; потому что так связано с Вами все, что я думаю. Вот этот Philosophenweg в St-Blasien правда замечателен, но символичен: он приведет Вас ко мне, моя бесценная, дорогая.
Что касается моего здоровья, то оно — так себе: увидим к концу месяца, можно ли вылечиться здесь или надо ехать за границу, так же и относительно жены.
Прощайте, мой ангел дорогой
крепко, крепко
12. М. К. Морозова — Е. Н. Трубецкому
[11 июня 1909 г. St.-Blasien. В Бегичево.]
11>е июня
Многоуважаемый Евгений Николаевич! Сейчас собралась написать Вам под свежим впечатлением только что прочитанного Еврейск<ого> вопроса, как получила Ваше письмо, как раз с советом его прочесть[30]. Я эти два дня поднялась духом, так увлеклась этой вещью! Очень, очень много там моих самых любимых и сокровенных мыслей. Я теперь определила, что это во мне иудейское сидит. Есть там много и Ваших любимых мыслей, с которыми и я согласна, на стр. 140—1–2—3. Мне очень хочется Вам написать и отметить все, что мне особенно запало! Какая прелесть эта молитва: “скоро храм твой создай, скоро, в дни наши, как можно ближе, нам создай, нам создай!”[31] Господи, как это хорошо, как это близко моей душе, эта тоска и это желание! Как-то подымаются все надежды и силы от этих слов. Может быть, где-нибудь, в чем-нибудь увидим — переживем! Это родные мне звуки! Я теперь определила, кроме того, что я религиозная материалистка. Вот как у Соловьева замечательно выражено: “Еврей не хочет признавать такого идеала, который не в силах покорить себе действительности и в ней воплотиться. Он верит в невидимое, но хочет, чтобы невидимое стало видимым и проявляло бы свою силу”. Потом еще: “Евреи не относились к материи с равнодушием и отчуждением, ни с враждой”
