Наша легенда - [4]

Шрифт
Интервал

Потеснившая мою тетрадь,
Чтобы всё непременно знать
И догадываться —
Ближе укладываться,
Укутавшись скрепленными
Листами белой бумаги
У костра в моём овраге,
Чтобы от ветра прятаться
Среди клеток и линий,
От чужих брошюр —
Картонных шкур,
Ведь наши приметы — особые,
Не терпящие
Изношенных до скуки слов,
Оставленные среди снегов
Хвалить необъяснимые возражения
С попыткой определения
Движущего и движимого,
Как верных союзников
Преимуществ наблюдения,
Пока всё, что есть — прикосновения
И твоё умение ждать,
Потеснившая мою тетрадь…
Первенство. Легенда.
Небо бросалось в объятья
Липкою влагой
Приоткрывшихся губ,
Теплотой сотен шуб
И кремовых зазубрин,
Роняя упорствующее зерно
Скоротечных утр,
Уставших от игр
«Кто больше мудр?», —
Забирай первенство.
А может, посмотрим фильм
Или пойдем домой
На снежную набережную,
К застывшим в полёте садам?
Что смогу — дам,
Поделюсь стальной полосой,
Пока мы дышим на окна,
Чтобы писать пальцами
О том, кто и сколько
Нащипал ангельских перьев
Среди уснувших деревьев
Тихо и вкрадчиво,
Дразня наготой —
Своей прямотой,
И разбрасывая монеты
С жестом,
Рвущим листья и платья,
Пока между сплошными условностями
Небо бросалось в объятья…
Чай. Легенда.
Засчитай как очевидное,
Но не очередное,
С тёплым чаем в покое
У камней и огня.
Посмотри на меня
Ещё раз так, как
Ты умеешь.
Не пытайся сказать всё —
Не успеешь,
Не надо,
Когда горькая услада
Касается таких тем,
Понятных не всем,
Лучше еще подождать,
Потомиться,
К лицу наклониться
И допить по глотку
До осадка на дне,
Где осело всё
Грубое и обидное.
А потом, как всегда,
Дочитай мои мысли
И засчитай как очевидное…
Числа. Легенда.
Подозрительная нормальность
И полная исправность
Регулирующих механизмов,
Допускающих множественность
Закона чисел,
Пока от них зависел,
От этих отдельных волокон
Внезапной тяги,
Отдавая долги бумаге
И сворачивая с финишной черты
На несколько ступеней назад,
Чтобы с обстоятельствами быть
Не «под», а «над»
В эту осень,
Поперечную и косую,
Чего нет — дорисую
На наших границах перехода,
Не разделяя
Запланированность и случайность,
Пока нити держат
Подозрительную нормальность…
Дозы. Легенда.
Простейшие прелести
Теперь дальше мне нести.
Эти проблески в небольших дозах,
Без закладок
Между страницами.
С собой помириться бы —
Замереть ящерицей,
Ищущей солнечных пятен на стенах,
Дверях и окнах,
Не так плотно
Склоняй меня к вниманию,
Близкому добровольно.
Скажешь, когда довольно,
Чтобы отключить напряжение
Неловкого молчания
И неприкосновенного вида
Ослепительных заблуждений —
Взаимных вторжений,
Заранее ожидаемых.
Ибо у нас — полдень жизни.
И что теперь позволено
Избалованным ощущениям,
Косвенным возражениям,
Когда единственным
Верным поиском
В этой серости
Остались только
Простейшие прелести…
Молчать. Легенда.
Стоять на опережение,
Молчать на поражение
У края стола.
На блюде — слова
Недоеденные
С нетронутой сервировкой.
Так ловко
Выбор поставлен,
Опрокинув стакан.
Зачем тебе дан
Этот взгляд разбуженный…?
Побежал — буду к ужину.
Приготовь свою кровь и слёзы.
Благодарные угрозы
Налей в графин,
Не отсчитывая
Сколько октябрей
Осталось на лице
Струями дождевыми,
Окнами дворовыми,
Передававшими друг другу
Три коротких, три длинных,
Не зная мер серединных
И круглых углов,
Где в пределах касания руки
Не слышны чужие звонки,
Вызывающие раздражение,
Когда с тобой просто приятно
Молчать на поражение…
Побережье. Легенда.
Синие тяжести по прямой
С каменной глубиной,
С солью почти на ощупь,
Когда утренний бриз
Щекочет кончик языка,
Как ты можешь быть
Так легка,
Запутывая в пальцах облака
С фигурным побережьем,
За которое всегда
Битвы точатся —
Всем ближе хочется
К изгибам туманным,
Местам отрадным —
Без перегибов и штормов,
Мой фарватер таков,
Что компас — только на Юг,
Говорю — что друг,
Покачиваясь в объективе,
Улавливая каждую тень
Волос твоих несобранности,
Стоя на краю пирса,
Где скользкие водоросли
Не дают чёткости изображения,
Хотя не критично,
Вдвоём симметрично
Смотреться среди скал,
И каждый из нас — немой,
Когда неустанно вглядываемся
В эти
Синие тяжести по прямой…
Равновесие. Легенда.
Съешь ещё одну ложечку
Взрослой рассудительности
И запей мечтаниями,
Которым не суждено было
Осуществиться,
Позволь себе поживиться
Намётками на приключение
И недозволенное удовольствие,
Условное спокойствие
На этом пути,
Как ни крути,
А битва идёт за равновесие
Таланта и иллюзии,
Пока изматывающие и уступающие,
Желающие быть закопанными,
Детские страхи,
Как пробелы —
Тупые стрелы,
Которые носим только для вида
В своём колчане,
Ускользают из-под контроля,
Не подобрав пароля,
А просто предлагая понемножку —
Съешь ещё одну ложку…
Любопытство. Легенда.
Слепота доверчивого покоя,
Когда можно выйти из строя,
Не боясь замены,
И лежать, наслаждаясь поверхностью,
Между близким и ближайшим —
Слоем тончайшим
Хитрости самосохранения
И роскошью правдивости,
С твоей милости и подачи
Правил отшельнической игры,
Содействующей ускорению
Горячего, опасного любопытства —
Чреватое вопросами бесстыдство,
Всегда сомневающееся —
А что если мы обмануты
С самого начала?
Дисциплине сердца ночи мало,
Чтобы ощутить вкус
Привилегий жизни риском
И нежного презрения
Следовать спискам,
Пока тёплые ветра сочувствия
Шепчут, что можно жить,
Никому яму не роя,
Со слепотой доверчивого покоя…
Допущение. Легенда.
Полёт Медузы к Солнцу,

Рекомендуем почитать
Скиталец в сновидениях

Любовь, похожая на сон. Всем, кто не верит в реальность нашего мира, посвящается…


Писатель и рыба

По некоторым отзывам, текст обладает медитативным, «замедляющим» воздействием и может заменить йога-нидру. На работе читать с осторожностью!


Азарел

Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…


Чабанка

Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.


Рассказы с того света

В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.


Я грустью измеряю жизнь

Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.