Наша Империя Добра, или Письмо самодержцу российскому - [6]
Когда был рубль советский, все крыли его почем зря, но кто сегодня будет спорить с тем, что советский рубль был исполином в сравнении с недоношенным демократическим рублем, цена которого меньше советской копейки. И еще большим колоссом возвышается покойный советский рубль над украинской гривной или белорусским зайчиком.
Советский рубль был валютой Советской империи, которую все критиковали за неконвертируемость. Но неужели лучше стало сегодня? Феномен этой странной унизительной «внутренней конвертируемости» постсоветских «валют» ясно говорит о том, что это не валюты. Если рубль меняется на доллар в Москве, но уже в Праге, Вене или Будапеште не меняется ни на что, то это не национальная валюта, а довесок к доллару или евро и действие этого довеска ограниченно территорией постсоветского пространства.
То есть янки и любые другие полноценнные игроки мирового валютного рынка могут играть и в рубли, и в доллары на нашей территории, а мы на их территории можем играть только в их доллары, для чего и должны покупать эти скучные бумажки у янки по их ценам. То есть мы не игроки, мы шестерки и место наше у параши.
Абстрактный советский инвалютный рубль, который никогда никто не печатал, был сильнее сегодняшнего «конвертируемого» демократического, как сильнее будет золотой юань, который готовят китайцы.
Демократическая алчность как национальная идея
Что еще объединяет русских в единое сообщество? Национальная идея? Да, конечно, но это не русская национальная идея. Это заимствование, которое вроде бы прижилось, но не думаю, что надолго.
В последние годы меня все больше угнетают перемены в поведении обитателей Москвы, города, в котором я прожил большую часть жизни, который знаю и считаю своим. Эти перемены я называю выражением «купи-продай». Дух торгашества и наживы, который пронизал население Москвы сверху донизу.
Иногда возникает ощущение, что нет того, чего это население не способно осуществить за деньги. Махнешь рукой, чтобы поймать частника – останавливаются по четыре машины, две из которых иномарки. Причем не самые дешевые. Зачем тебе двести рублей, твоя машина стоит как минимум двести тысяч? Нет, он хочет эти двести рублей. Он их желает, алчет, как говорили наши предки.
Как будто город населен исключительно потомками старухи-процентщицы, готовыми удавиться за полушку, но раскольниковых поселить забыли. А зря, раскольниковы нужны, и топоры им надо выдавать бесплатно – в сегодняшей Москве бедные студенты-раскольниковы будут на топор копить годами.
Эта новая демократическая алчность, наверное, и является на данный момент русской национальной идеей. Вернее, ее суррогатом, ибо идея хотя и старая как мир, но не русская.
Не алчность заставляла русских людей на протяжении веков покорять дикие простраства и присоединять новые племена.
В отличие от жадной до денег английской или испанской знати, дикие пространства сегодняшней России осваивали простые люди, преимущественно казаки, искавшие не восточные пряности и не залежи золота, а перемены судьбы, лучшей доли.
Поэтому завоеванные племена никто не уничтожал – учились с ними жить.
Русское общество с началом перестройки охватил дух наживы, который и стал знаменем эпохи. Конечно, не для всех, для тех, у кого есть хотя бы маленький шанс нажиться. То есть для меньшинства русских людей, меньшевиков.
Огромное же большинство к духу наживы приобщиться сумело только с помощью телевизора и чисто платонически. То есть иногда большинству доволено подсмотреть в щелочку, как те, кто «круче», наживаются.
В специальном телешоу наши люди за пятьдесят баксов вытворяют чудеса бесстыдства, своим поведением оживляя странную частушку эпохи моего детства:
Ванька показывал то, что русским людям уже много лет показывает родной телевизор.
Чем кончится эта общенародная гонка за наживой, боюсь даже гадать. А если все-таки не бояться, то гадать долго не придется – кончится плохо, новым бунтом и гражданской войной, в которой русские доделают за супостатов их работу сами и сами освободят друг от друга свои бескрайние просторы. И дедушка Збиг будет довольно потирать сморщенные ладошки.
Каждый народ когда-либо переживал подобные умопомрачения, когда массы людей охватывала безумная жажда легкой наживы. Голландцы вдруг вкладывали все свои сбережения в луковицы тюльпанов и разорялись, янки валили на Аляску раскапывать свой Клондайк.
Пришла очередь России, с той разницей, что у нас ни тюльпанов, ни Клондайка не нужно – у нас деньги начали расти прямо в шкафах демократических чиновников, они же вчерашние либеральные совки. Конца этому безумию не видно – массовая алчность в России бьет фонтаном уже почти двадцать лет, и фонтан этот некому заткнуть.
Все стали мафией
Отсутствие национальной идеи и постсоветская раздробленность привели к новому в русской истории феномену – общество разделилось на кучки разной величины и так, кучками, переживает смутное время. Раньше смутное время в России вело людей к объединению – сейчас впервые наоборот, все расползлись по норам и чего-то ждут.
Кланы, мафии, корпоративные сообщества, землячества, менты с омонами и гибедедешниками, питерские с московскими, неуловимые политические партии, которые вдруг возникают, набирают нужное число голосов и исчезают бесследно, шоубизы с шоубизками…
Остросюжетный роман-хроника создает картину мира, в котором власть взяли патологические преступники, убийцы. В этом мире царит удушающий все человеческое страх, но в нем остались люди, сохранившие твердость духа и мужество… Это необычное повествование, неожиданным образом сочетающее черты детективного романа, философского очерка и страстной речи оратора. Это попытка найти глубинные причины взрыва насилия, поставившего русскую цивилизацию на грань гибели.
Сегодня время повального равнодушия и пессимистических сомнений по отношению к будущему России. Тысячи людей твердят о ее возрождении, но кто что делает для ее улучшения?! Книга Хелемендика требует радикально усомниться во многих «железобетонных» представлениях о возможностях нашей страны. Весьма вероятно, что многим она поможет наконец-то уверовать в Россию. Это книга о русских написана с любовью к ним, но “без слюней”. С мощной верой и надеждой, что Россия станет сильной державой. Но для этого люди, считающие себя русскими, должны тоже мощно поверить в себя и свои будущие победы.
Роман «Наводнение» – остросюжетное повествование, действие которого разворачивается в Эль-Параисо, маленьком латиноамериканском государстве. В этой стране живет главный герой романа – Луис Каррера, живет мирно и счастливо, пока вдруг его не начинают преследовать совершенно неизвестные ему люди. Луис поневоле вступает в борьбу с ними и с ужасом узнает, что они – профессиональные преступники, «кокаиновые гангстеры», по ошибке принявшие его за своего конкурента…Герои произведения не согласны принять мир, в котором главной формой отношений между людьми является насилие.
Сборник эссе, интервью, выступлений, писем и бесед с литераторами одного из самых читаемых современных американских писателей. Каждая книга Филипа Рота (1933-2018) в его долгой – с 1959 по 2010 год – писательской карьере не оставляла равнодушными ни читателей, ни критиков и почти неизменно отмечалась литературными наградами. В 2012 году Филип Рот отошел от сочинительства. В 2017 году он выпустил собственноручно составленный сборник публицистики, написанной за полвека с лишним – с I960 по 2014 год. Книга стала последним прижизненным изданием автора, его творческим завещанием и итогом размышлений о литературе и литературном труде.
Проблемой номер один для всех без исключения бывших республик СССР было преодоление последствий тоталитарного режима. И выбор формы правления, сделанный новыми независимыми государствами, в известной степени можно рассматривать как показатель готовности страны к расставанию с тоталитаризмом. Книга представляет собой совокупность «картинок некоторых реформ» в ряде республик бывшего СССР, где дается, в первую очередь, описание институциональных реформ судебной системы в переходный период. Выбор стран был обусловлен в том числе и наличием в высшей степени интересных материалов в виде страновых докладов и ответов респондентов на вопросы о судебных системах соответствующих государств, полученных от экспертов из Украины, Латвии, Болгарии и Польши в рамках реализации одного из проектов фонда ИНДЕМ.
Вопреки сложившимся представлениям, гласность и свободная полемика в отечественной истории последних двух столетий встречаются чаще, чем публичная немота, репрессии или пропаганда. Более того, гласность и публичность не раз становились триггерами серьезных реформ сверху. В то же время оптимистические ожидания от расширения сферы открытой общественной дискуссии чаще всего не оправдывались. Справедлив ли в таком случае вывод, что ставка на гласность в России обречена на поражение? Задача авторов книги – с опорой на теорию публичной сферы и публичности (Хабермас, Арендт, Фрейзер, Хархордин, Юрчак и др.) показать, как часто и по-разному в течение 200 лет в России сочетались гласность, глухота к политической речи и репрессии.
В рамках журналистского расследования разбираемся, что произошло с Алексеем Навальным в Сибири 20–22 августа 2020 года. Потому что там началась его 18-дневная кома, там ответы на все вопросы. В книге по часам расписана хроника спасения пациента А. А. Навального в омской больнице. Назван настоящий диагноз. Приведена формула вещества, найденного на теле пациента. Проанализирован политический диагноз отравления. Представлены свидетельства лечащих врачей о том, что к концу вторых суток лечения Навальный подавал признаки выхода из комы, но ему не дали прийти в сознание в России, вывезли в Германию, где его продержали еще больше двух недель в состоянии искусственной комы.
К сожалению не всем членам декабристоведческого сообщества удается достойно переходить из административного рабства в царство научной свободы. Вступая в полемику, люди подобные О.В. Эдельман ведут себя, как римские рабы в дни сатурналий (праздник, во время которого рабам было «все дозволено»). Подменяя критику идей площадной бранью, научные холопы отождествляют борьбу «по гамбургскому счету» с боями без правил.