Наша древняя столица - [16]

А приставлен был к царице,

Проверять казну вдовицы,

Всем её затеям враг —

Битяговский, царский дьяк.

И толпе вдова со зла

Имя дьяка назвала.

Как волна в морском прибое,

Так в народе гнев кипит,

И мятежною толпою

Битяговский был убит.

Может, зря полезли в драку,

Может, зря убили дьяка,

Может быть, не догадались —

Разобраться бы допреж!

Но цари всегда пугались

Слова грозного «мятеж».

Шлёт отряды Годунов

Усмирять бунтовщиков.

Вот стрелецкие пищали

По посаду затрещали.

Кто в подполье, в погреб влез,

Кто бежал в соседний лес.

Но в бегах недолге были:

Бунтарей переловили

И отправили навек

К берегам сибирских рек.

И с поникшими плечами

Шли к Тобольску угличане,

Шли в тайгу, в страну снегов

С тёплых волжских берегов.

С ними колокол опальный

В этот долгий путь печальный

По снегам отправлен был,

Чтобы больше не звонил.

Чтоб не тешил больше слуха,

Оторвали ему ухо,

Чтоб к молчанию привык —

Медный вырвали язык,

Да для большего позора

Наказали словно вора:

Был он миру напоказ

Плетью бит двенадцать раз…

Вот какое было дело,

Что в преданьях уцелело.

Бунтарей народ забыл —

Нет следа от их могил,

Но из той из ссылки дальней

Вышел колокол опальный.

Из Тобольска в Углич он

Был обратно возвращён.

1596 год

БЫЛЬ О РУССКОЙ СТАРИНЕ — БЫЛЬ О ФЁДОРЕ КОНЕ

Не в терему, не в дворцовой палате —

В бедной избе проживал на Арбате

Фёдор, строитель, по прозвищу Конь.

Нравом горячий такой, что не тронь!

Как-то весной за грошовую плату

Фёдор достраивал терем богатый

Хитрому немцу, что жил при дворе.

Службу служил он при Грозном царе.

Немцу богатому вдруг отчего-то

Не полюбились резные ворота.

Фёдор на зов подошёл к наглецу —

Немец ударил его по лицу.

В гневе дыханье у зодчего сперло,

Грубого немца схватил он за горло.

Тут бы совсем он его задушил —

Немцу на помощь стрелец поспешил.

Еле дыша и горя озлобленьем,

Немец к царю поспешил с донесеньем.

Фёдор от царской немилости прочь

Скрылся куда-то в весеннюю ночь.

Где пропадал он, неведомо людям.

Мы дознаваться, пожалуй, не будем, —

Может, бежал он на родину, в Тверь,

Может быть, нет, — неизвестно теперь.

Но, коль послушать людскую молву,

Лет через шесть он вернулся в Москву.

Чтоб испросить у царя разрешенье,

Грозному Конь посылает прошенье.

«Царю-Государю Великой Руси

Челом бью: Отец наш заступник, спаси!

Дозволь недостойному Федьке=рабу

Приказом твоим городить городьбу!

Я храмы построить могу для Москвы,

Валы насыпать и выкапывать рвы,

Вести тайники под стеной городской,

А сам я строитель и плотник Тверской.

А было когда-то, родной мой отец,

Тебе за Неглинною ставил дворец.

А ныне меня попытай в городьбе,

Во Божие имя, во славу тебе,

И милостью Царской помилуй меня –

Раба недостойного

Федьку Коня.»

Вот и пришло от царя указанье:

Зодчему Федьке нести наказанье.

Чтоб он не бегал от службы своей,

Всыпать холопу полсотни плетей!

Вот как неласково Федьку встречали —

Видно, не верили Федьке вначале:

Вместо хоромин да царских дворцов

Строил он лавки московских купцов.

Зодчества Федька не знал бы иного,

Коль не пришла бы пора Годунова.

Хочет Борис возвести укрепленье,

Чтоб уберечь от врага населенье,

В думах о каменной новой стене

Вспомнил Борис Годунов о Коне.

Зодчему Федьке поручено дело,

Он за него принимается смело.

Новою крепостью будет стена,

Город кольцом опояшет она.

Фёдор берётся за дело большое

Всею горячею, буйной душою.

Жизнь свою вложит он в каждый зубец —

Будет стена, как чудесный венец.

Нету покоя, ночами не спится:

Строит он башни, выводит бойницы.

И на восьмой знаменательный год

Кончил он стену и девять ворот.

Фёдор закончил Москвы укрепленье,

Видеть царя получил дозволенье.

Гордый и радостный зодчий-творец

К тёзке-царю поспешил во дворец.

Думал строитель, что будет он скоро

Строить в столице дворцы и соборы.

Скажет правитель:  «Доверьте Коню!

Я его знаю и очень ценю».

Но разлетелись мечты и надежды —

Федьке в награду царёвы одежды

Поцеловать разрешил Годунов.

Царь был печален, угрюм, нездоров.

Конь за труды с возмущеньем и болью

Принял боярскую шубу соболью,

В землю за это ударился лбом:

Был не творцом он, а Федькой-рабом.

Шёл он домой из Кремля оскорблённый,

Шёл под стеною, луной озарённой.

Гневный, он шёл одиноко в ночи

С шубой собольей из алой парчи…

Всё это было, да только прошло,

Было, прошло и быльём поросло.

Нет и следа от стены этой старой —

Вместо стены зеленеют бульвары,

Время, и люди, и город не тот,

Но сохранились названья ворот.

Словно старинное наше преданье,

Мы и поныне храним их названья —

Наших: Арбатских ворот и Петровских,

Наших Никитских ворот и Покровских.

Все они были в стене, как в венце,

Ныне — названья в Бульварном кольце.

Как пришлось Москве столице на два города делиться

Фёдор Конь рукой умелой

Опоясал город Белый

Настоящей крепостной,

Неприступною стеной.

В Белом городе богаты

И бояре и купцы,

В Белом городе палаты,

И хоромы, и дворцы.  

Стены в шашечку гранёны,

Кровля высится венцом,

На балясинках точёных

Верх шатровый над крыльцом.

Белокаменные плиты

Украшают весь фасад,

За стеной, вьюнком увитой,

Расцветает чудный сад.

Тут заморский цвет миндальный

В кадках выращен в саду,

По воде плывёт хрустальный

Белый лебедь на пруду.

Д внутри, в хоромах, тоже

Всё отделки не простой —

Золотой обито кожей

Иль расшитою тафтой.

Своды в росписях, увиты