Наш Современник, 2007 № 04 - [27]

В ходе начавшихся в августе 1939 года англо-франко-советских переговоров советская делегация настаивала на вводе англо-французских военно-морских эскадр в Балтийское море и предлагала разместить их на Аландских островах, Моонзундском архипелаге, в портах Ханко, Пярну, Хаапсалу, Айнами, Лиепая. СССР предлагал, чтобы советский Балтийский флот действовал совместно с англо-французскими эскадрами. Эти предложения Запад отвергал.

Лицемерная политика Запада, проявившаяся, с одной стороны, в срыве реальных соглашений по отпору германской агрессии, а с другой стороны, в проведении тайных переговоров с Германией, имевших целью достижение нового “Мюнхена”, была обусловлена желанием развязать советско-германскую войну.

В этих условиях СССР пошел на подписание 23 августа 1939 года советско-германского договора о ненападении. С одной стороны, благодаря этому договору СССР получил отсрочку от войны с Германией почти на два года, которые были использованы для наращивания советского военного потенциала. С другой стороны, прилагавшийся к договору секретный протокол гарантировал СССР невмешательство Германии в дела западных областей Украины, Белоруссии, Бессарабии, Прибалтики и Финляндии.

После пакта Молотова — Риббентропа

В течение лета 1939 года сотрудничество прибалтийских стран с “третьим рейхом” существенно расширилось. В августе Эстония и Латвия подписали с Германией секретные соглашения о гарантиях их границ. Правительство Литвы согласилось с проектом секретного договора, предложенного Германией, который предусматривал установление “протектората германского рейха”.

В течение августа в правящих кругах Прибалтики готовились к большим событиям. В отчете полпреда СССР в Таллине К. Н. Никитина за период с 25 июля по 23 августа 1939 года говорилось о широко распространенном в Эстонии убеждении в том, что “Германия, собрав урожай, должна была начать войну, и не с кем иным, как с СССР… Поэтому эстонское правительство принимало все меры к тому, чтобы к этому сроку провести и закончить подготовку общественного мнения. На певческих праздниках произносили политические речи, в которых развивали теорию эстонского нейтралитета, позволяя неоднократно резкие выпады по поводу гарантий, которые якобы СССР навязывает прибалтийским странам вопреки и помимо их желаний… Эстонцы считали, что при создавшейся ситуации местом разрешения мировых проблем станет Балтийское море и Прибалтика, а основным пунктом столкновения сил будет Эстония. А поскольку это так, то значение Эстонии в международном масштабе возрастает до решающих размеров”.

Одновременно в прибалтийских странах усиливались военные приготовления. Укреплялось военное сотрудничество Эстонии, Латвии и Финляндии. Шла подготовка к строительству автострады от Восточной Пруссии к советской границе. Как сообщал К. Н. Никитин, “давнишний план соединения морских, воздушных, железнодорожных и шоссейных путей для нанесения молниеносного удара отнюдь не потерял ни на минуту своей актуальности”. Одновременно сообщалось, что “в соответствии с военными приготовлениями проведён в жизнь закон о создании в промышленности и торговле двухмесячных запасов сырья и фабрикатов, а среди населения двухмесячных запасов продовольствия”.

Эти приготовления, как и воинственные заявления, делались из расчёта на то, что Эстония будет воевать на стороне Германии. К. Н. Никитин писал: “Ориентируясь всецело на Германию, действуя всецело по шпаргалке из Берлина, Эстония всё своё хозяйство приспособила к хозяйству своего господина”. Вследствие ориентации на Германию Эстония резко увеличила вывоз продовольственных и сырьевых товаров. В результате этого “вопреки обычным правилам прошлых лет за первое полугодие 1939 года баланс внешней торговли Эстонии имеет активное, в пользу Эстонии, сальдо… Германия предпочитает скупать у эстонских промышленников этот полуфабрикат и ввозить в Эстонию свои ткани, то есть, иначе говоря, сводя текстильную обрабатывающую промышленность Эстонии совсем на нет”.

Подписание договора 23 августа 1939 года резко изменило обстановку, в которой развивалось германо-эстонское сотрудничество и расцветали химерические мечты о ключевой роли Эстонии в мировой политике. К. Н. Никитин писал, что “заключение между СССР и Германией пакта о ненападении произвело настолько ошеломляющее впечатление”, что эстонское правительство “буквально растерялось и чувствовало себя первое время совершенно дезориентированным. Правительство, столько времени подготовлявшееся к войне с СССР на стороне Германии, правительство, тайно подстрекаемое Англией к пропуску немецких войск через свою территорию, правительство, распространявшее и муссировавшее слухи о проснувшемся красном империализме СССР и об агрессивных планах СССР под видом “гарантий” о неприкосновенности прибалтийских стран, теперь вдруг увидело, что все его усилия в этом направлении оказались напрасными. Тщательно культивируемая и распространяемая в народе мысль о том, что Эстония… теперь, при наличии предстоящей схватки между Германией и СССР, приобретает значение фактора огромной важности, от которого зависит склонение в ту или иную сторону чаши весов при разрешении исхода предстоящей борьбы, вдруг потеряла всякую значимость, и все эти махинации, коими стремились “поднять дух” эстонского народа, обнажились во всей их мизерности. Получалось, что никаких гарантий СССР Эстонии не предлагал и предлагать не собирается и что Эстония может отстаивать свою самостоятельность сама… Для воображаемой эстонцами великой исторической миссии “вершителя судеб” двух больших государств надобности не было и раньше, а теперь и эта видимость отпала… Эта черствая действительность сильно обескуражила эстонские руководящие круги, лишила их мнимой роли и отняла надежду на скорый разгром ненавистного им коммунистического колосса, расправа с которым была им так близка и по вкусу. Советский Союз… вдруг как бы заново встал перед Эстонией в своей силе и мощи и заставил трезво взглянуть на окружающие события”.